Несмотря на свой почтенный возраст, Ортвин передвигался по дому бодро, без всякого намёка на старческое шарканье, и лишнего шума тоже не издавал. Поэтому Милена почти не удивилась, внезапно обнаружив его прямо перед собой. Почти, потому что вместо традиционной серебристо-серой ливреи с красными галунами и зелёным позументом, на старом слуге была надета ливрея парадная — зелёная, расшитая золотыми нитками, с пуговицами в виде золотых сосновых шишек. Ортвин изящно поклонился и сказал:
— Приглашённые ждут в малой гостиной, ваша милость.
Она оглянулась, решив, что дворецкий обращается к внезапно возвратившемуся отцу, но никого не обнаружила. Ортвин был единственным из слуг, кому позволялось обращаться к дочери барона по имени, называя "госпожой Миленой", а в беседе с другими людьми, он упоминал её как "молодую госпожу".
"Не зря видимо болтают дворовые, что старик временами бывает не в себе,— подумала она и не стала перечить, — похоже, спутал меня с мамой".
Дворецкий направился в сторону малой гостиной, и Милене ничего не оставалось, как идти следом.
"Интересно, — размышляла она, держась однако на расстоянии более почтительном, нежели предписанное этикетом, — а если слуга сошёл с ума, то его же больше нельзя держать в замке, вдруг учудит что-нибудь невероятное, или кусаться начнёт".
Последнее предположение было вызвано воспоминаниями о событиях, произошедших четыре длинных сезона тому назад, когда один из местных бездельников, всегда ошивавшихся возле таверны, до того упился дешёвым шнапсом, что лаял на посетителей, а кого-то пытался ухватить за ногу остатками гнилых зубов. Почему вдруг вспомнился этот случай, Милена едва ли смогла бы объяснить, но воображение уже рисовало, как одетый в парадную ливрею Ортвин, грациозной походкой… именно походкой — потому что представить его передвигающимся другим способом, даже фантазируя, было невозможно — подходит к жертве, элегантно берёт её под локоть и говорит: "Ваша милость, не соизволите ли подвергнуться покусанию?".
Развеселившись от собственных мыслей, она не заметила, как дворецкий, отворив двери, объявил:
— Баронесса фон Кифернвальд!
Присутствовавшие в малой гостиной дамы разом поднялись со своих мест, сделали почтительный книксен и в разнобой произнесли:
— Доброго здоровья вашей милости.
Представить, что кусать её начнут прямо сейчас, и все четверо сразу, включая Ортвина, Милена уже не смогла. Наполнявшее девушку веселье хлынуло через край, заставив её сначала прыснуть в ладошку, а потом неудержимо расхохотаться. Дамы смутились, приняв это на свой счёт, стали торопливо поправлять платья, причёски, драгоценности, чем вызвали новый приступ смеха. Впрочем, стоило дочери барона взглянуть на сервированный стол, как веселье пропало само собой. Утро выдалось богатым на события, и сейчас Милена чувствовала прямо-таки зверский аппетит.
— Умираю с голоду, — простонала она и решительно прервала процесс прихорашивания приглашённых на завтрак женщин: — Катарина! Хильда! Люси! Прекращайте это немедленно! С вами всё в порядке, и выглядите вы замечательно. Пойдёмте, скорее, за стол!
— Как будет угодно вашей милости, — ответила за всех самая старшая из приглашённых, вдова полковника Пфальца Катарина — дама, уважаемая всеми без исключения офицерами гарнизона и большинством их жён.
Хильда была супругой управляющего поместьем и лично занималась поставками фруктов для дворцовой кухни. Люси — молодая женщина, ненамного старше хозяйки званого завтрака, недавно вышла замуж за лесничего Генриха. Именно её имя назвала сама Милена.
Повара постарались на славу. Хрустящие блинчики с вишнёвым мармеладом служили украшением стола недолго, горка из свежеиспечённых булочек превратилась сначала в холмик, а затем и вовсе исчезла. К варёным яйцам едва притронулись, а запасы ветчины и сыра, хоть и убывали лишь стараниями одной Катарины, заметно уменьшились в объёме. Хильда очень хвалила мёд, обильно сдабривая им всё, на что нацеливались её острые зубки, а не слишком привычная ко второму — господскому — завтраку Люси, отщипывала по одной ягодке от большой грозди винограда. Перепробовав всего понемногу, Милена предпочла бодрящий травяной чай молоку и подслащённому пиву, так понравившемуся всем трём приглашённым дамам. Этот напиток и помог завязать беседу, коснувшуюся сначала таких животрепещущих тем, как праздник урожая и ярмарка, новые фасоны платьев, присланные из Остгренца, а уж затем плавно перешедшую к интересующим Милену вопросам.