Дешёвая романтика не приветствуется. Если говорят, что разведка шла в любую погоду, значит, работа плохо организована, о людях не заботились. Нет смысла выходить в маршруты в дождь: обзор плохой, внимание отвлекается, физические и психологические нагрузки резко возрастают, фотографировать нельзя. А работать ещё недели и месяцы. Можно простудиться, заболеть, поставить под удар всю дальнейшую работу. Особенно это касается начальников маршрутов. Авантюризм экономически невыгоден. Конечно, если дождь застал тебя в маршруте, надо идти. Но порой — просто идти, без работы, чтобы завтра начать с того места, где сегодня тебя застала стихия. Иначе это — имитация работы.
В экспедиции любят петь. Многие песни написаны на раскопках и в разведке. Несколько лет подряд, в начале 1970-х годов, ездил с нами Юра Панов, тогда студент истфака, а сейчас криминолог, кандидат юридических наук. Юра — человек широко одарённый. Песни на его стихи и на музыку Игоря Черных — наш золотой фонд, наши гимны. Их поют во многих российских экспедициях. Одна из лучших среди них “Разведка”:
Накрыла землю косая сетка.
Дождь барабанит марши свысока.
По липкой грязи идёт разведка,
Топча ногами в лужах облака.
Давно забытой тропою предков
Идёт разведка...
Для того и идёт разведка, чтоб тропа наших предков не забылась навсегда, чтоб протянулась нить от них к нам, чтоб сохранилось то немногое, что земля успела спрятать от разрушения.
Как-то недавно я стал на досуге припоминать, сколько же разведок по Тверской области у меня за плечами с 1975 года, с того времени, когда я впервые получил Открытый лист — единственный документ, дающий право на разведки и раскопки. Оказалось, более сорока, причём во все, кроме четырёх, ехал начальником экспедиции. Есть право на воспоминания, выводы, раздумья.
Жизнь с апреля по октябрь чётко делится по экспедициям, по разведкам. Если мысленно встать в самое начало пути и зашагать к дню сегодняшнему, то каждый день в поле, каждый маршрут — это шаг, который связан с предшествующим и следующим. Поэтому нет для меня ничего проще, чем точно вспомнить любой день в любой разведке.
Событий и приключений было предостаточно. Недаром любимое резюме по поводу очередного казуса: “Ни дня без приключений!”. Это и иронический лозунг, и грустноватая констатация фактов.
Почти полсотни разведок... Для того, чтобы о них рассказать, нужна отдельная книга, и не маленькая. Здесь годится жанр летописи, но он ушёл в прошлое. Впрочем, обо всём по порядку.
В сентябре 1975-го, изголодавшись после армии и туристского бюро по любимому делу, я пришёл на работу в группу “Свод памятников” на истфак университета к Юрию Николаевичу Урбану. Первый блин, раскопки под Бежецком, получился комом. Жили мы в деревне Стогово, в двух домах, поставив вдобавок несколько палаток во дворе. Места эти зовутся в народе “луковым краем”. Население зажиточное, скуповатое и не шибко доброжелательное. Выращивают лук. Здесь он родится прекрасно, этот знаменитый бежецкий лук. Вывозят его на продажу в областной центр и дальше, сбивают неплохой капитал. Молодёжи было ещё много, время ей девать некуда. У большинства мотоциклы. Сбиваются в моторизованные отряды, вливают в себя бормотуху и терроризируют окрестности. Мы для таких — просто находка. Экспедиция превратилась в три недели битвы за выживание. Власти и ухом не ведут, милиция приехала лишь однажды, когда напротив нашего дома задавило трактором пьяного мужика. И в последующие годы немало я натерпелся в Бежецком районе. Уезжал из тех мест после окончания экспедиции с лёгкой душой.
Юрий Николаевич сказал, что имеется транспорт для разведки на октябрь, и эту возможность надо использовать. Машина осенью бывает далеко не всегда, а здесь их оказалось сразу две: ГАЗ-6З с ветераном Верхневолжской экспедиции Василием Никифоровичем Любимовым (в обиходе “Кефирыч”) и “козлик”, ведомый единственной на автобазе АН СССР женщиной-шофёром Эммой Викторовной Шигиной. Примета насчёт “женщины за рулём” не забывалась ни на минуту, но Бог миловал. Ничего серьёзного с нами не случилось.
Дело шло к середине октября, сильно похолодало. Снег ещё не выпал, но отщепы из пашни иногда выбивали каблуком. Стоянок нашли много, ведь Селижаровский плёс — выход из Селигера и вход в него. Здесь имелись обширные рыбацкие угодья, существовали долговременные поселения. Одна стоянка у Нижних Котиц долго мне не давала потом покоя: небольшой карьер обнажил мощный культурный слой, мы нашли в осыпи много камней и керамики. Через шесть лет случилось снова быть в этих местах. Юрий Николаевич навестил стоянку и вернулся донельзя расстроенный: карьером её уничтожили целиком. Ещё одна вина легла на сердце. Какой же смысл в такой работе?