Бросив боязливый взгляд, поверх покрывала я различил на цветастом батисте, там, где он соприкасался с мужским атрибутом, темное пятно. Кровь! Кровище! Кровавый отпечаток Тихого океана! В ушах зазвенел неистовый тенор Фаринелли, проголосивший "Аминь!" Дрожа как овечий хвост, я сам заглянул под покрывало. Святыня Святынь поругана и осквернена. Меня, героя песков и гор, без пяти минут православного и потенциального католика подвергли подлой циркумцизии12.
— А! а! а! — выдохнул я в горючей тоске. Жениться расхотелось сразу. Напрочь!
— Лекаря звать? — спросил Маршалси, ехидно щуря левый глаз.
— Зови! Скорей! Сейчас же! — заторопил я.
Если птице подрезать крылья она больше не полетит, если лошадь охромеет, её ведут на живодерню, если у охотничьей собаки пропадает нюх, ее бросают привязанной в лесу, если моего "гренадера" лишили естественной красоты, сможет ли он служить так же исправно, как и до этого черного дня?
Маршалси немедля вышел и вскоре вернулся, ведя за собой злодейского вида старикана, в зеленом камзоле, малиновых шоссах, огромных башмаках с пряжками и пузатым саквояжем в руках.
— Мэтр Греко, — представил Маршалси лекаря и жестом пригласил того исполнить профессиональные обязанности. — Прошу, осмотрите моего друга.
Старикан поставил саквояж на край постели и запорхал вокруг меня, что пчела вокруг медоноса. Будь моя воля, не доверил бы ему врачевать и легкого насморка. Но выбора не было и приходилось, скрипя зубами наблюдать, как варнак обращается с изувеченной частью моего тела.
Обложив "гренадера" салфетками и рассмотрев его в увеличительное стекло, светило клистирной науки глубокомысленно изрекло:
— Вовремя обработанные покусы заживают быстрее.
— Покусы? — удивился я результатам осмотра мэтра Грико.
— Покусы, покусы, — поддержал лекаря Маршалси. — Думаешь, она шкуру ножничками для ногтей состригла. — И для доходчивости клацнув зубами, пояснил. — Отжевала!
От его слов засосало под ложечкой.
— Тебя предупреждали! Она Жрица, — укорил меня Маршалси. — Нет, раззявил пасть, пустил слюну и вперед за подолом. Уж лучше бы отбил подружку у золотаря. Попахивал бы дерьмом, зато и невредимым остался.
— Да откуда мне знать, что она такая жрица! — оправдывался я.
Лекарь, прервав терапию, строго посмотрел на меня, потом на Маршалси. Тот не юля сознался.
— Мой друг не здешний. Из Гюнца. Так сказать пострадал из-за своей беспросветной ереси.
Старикан еще раз поглядел на меня. Никакого правоверного злорадства я в его взгляде не заметил. Очевидно, и в правду последователям Гиппократа все одно кого врачевать, лишь бы им в немытые лапы поскорее доверили невинную жертву недуга.
Мэтр Грико, возобновляя шаманство с присыпками и мазями, пустился в пространные разъяснения.
— Поклонение Кабире тоже в своем роде крамола, суть коей есть не отрицание постулатов веры, а дополнение их. Называющиеся Жрицами свято чтят Святую Троицу, в отличие от вас жителей маркграфств или подданных королевства Карг, признающих лишь Бога Сотворившего Мир и не признающих Бога Вдохнувшего Жизнь и Бога Дарующего Забвение. Ересь жриц заключается в том, что они над Святой Троицей ставят Мать Прародительницу. Они полагают, поскольку жизнь людей воссоздана по образу и подобию божьему, то и у небожителей была Мать. На заре зарождения ереси жриц нещадно преследовали, стараясь, мечем и огнем выжечь крамолу, но добились лишь того, что из заурядной секты жрицы переформировались в воинствующий орден. И литься бы крови и по сию пору не найдись среди верховных понтификов светлая голова, предложившая использовать воинственность женщин в своих целях. Кнут сменили на пряник и теперь Жрицы Кабиры непобедимая армия Святой Троицы. Стоит церковникам из Ожена повести бровью как они бросаются в бой и горе тому, кто вздумает потягаться с ними силой. Еще не одной армии не удавалось выиграть сражения, если на стороне противника выступали Жрицы. Даже хваленые кирасиры из Мейо не более как неумехи по сравнению с ними.
— Чего же ваша пресвятая монахиня меня в постель потащила? — сердито заметил я. Грехов в моей развеселой жизни и так предостаточно. Для пущего разнообразия не хватало только сожительства с монастырской девой. В голове зрело подозрение, если история блуда выплывет, Оженские сидни меня сами в город приволокут, повесить.
— Вы путаете, — развеял мои опасения старикан, — жрицы не монахини. Они служительницы Матери Богов. Материнство, как известно не возможно без участия некой сторонней силой. Поэтому обет целомудрия жрицами отринут и их не частые любовные интрижки своеобразный ритуал в честь праматери сущего.