— Уж ты-то наворотил! — вздохнул он. — У Михаила Николаевича, помнится, от твоих славных подвигов изжога не проходила — Саша не даст соврать. — Цесаревич с улыбкой кивнул. — И в Барселоне в порту не совсем так все было, а циничнее именно с твоей стороны, Ваня, и гораздо жестче… Хотя влияние масштаба фигуры Михаила Николаевича тоже глупо недооценивать.
Какое-то время фон Мольтке наблюдала за препирательствами Кузьмина и Белобородова. Вместе с ней наблюдали и все остальные, причем, судя по улыбкам что Романовых, что Нарышкина, видели они это «шоу» далеко не в первый раз.
— Алексей Александрович, — баронесса аккуратно нагнулась к великому князю, — у вас всегда так весело?
— Всегда, — хмыкнул он. — У нас скучно не бывает. И если у обычных людей рассказанное надо делить на два, а то и на три, то вот в случае с Прохором Петровичем и Иваном Олеговичем надо умножать минимум раза в четыре.
— Даже так?
— Даже так, Александра Генриховна…
Впрочем, долго пикировка Белобородова и Кузьмина не продлилась, и цесаревич предложил перейти к обсуждению текущих дел. Первым отчитывался Нарышкин, и баронесса по отсутствию особого интереса со стороны остальных присутствующих сразу поняла, что делал это генерал в большей степени для нее. Суть доклада Алексея Петровича сводилась к следующему: по информации наших дипломатических представительств по всему миру к предупреждению со стороны правящего рода Российской империи все страны отнеслись очень серьезно, усилили охрану наших посольств и начали проводить профилактическую работу среди соответствующего контингента о недопущении совершения в отношении подданных Российской империи действий противоправного характера. Исключением не стали даже Польша с Китаем, и Нарышкин в шутку связал подобные действия короля и императора с непосредственной территориальной близостью к телам этих августейших персон некоего очень нервного, несдержанного и резкого великого князя. Все посмеялись, и генерал продолжил, описав достаточно предсказуемую реакцию обычных подданных большинства других стран на трансляцию казни: великий принц Алексей с братьями вообще красавчики, которые не гнушаются замарать руки; Романовы тоже молодцы, потому что воспитали достойную подрастающую смену; да и вообще русских надо уважать только за то, что не бросают своих, не боятся защищать соотечественников по всему миру и жестоко мстят за нападения на подданных империи.
— Еще про Афганистан и полное уничтожение рода Никпай в СМИ большинства стран вспомнили, — заканчивал доклад генерал. — В статьях и репортажах тамошние аналитики отдельно подчеркнули, что молодые великие принцы Алексей, Николай и Александр тоже на Среднем Востоке засветились. И на основании этого стали утверждать, что и события в Афганистане, и известные… кровавые похождения нашей молодежи на Ибице, и в Сен-Тропе, и публичная казнь испанских террористов являются звеньями одной цепи, а Российская империя однозначно взяла курс на ужесточение внешней политики. Доклад закончил.
Первым, кто активно прореагировал на озвученное, был Кузьмин. Он вскочил со стула и обратился к цесаревичу:
— Николаич, что за бред несут эти диванные аналитики? На Ибице же с нашей стороны была чистая самооборона! Испанцы, умудрившиеся по недоумию послать против нас свой спецназ, обошлись всего-то пятьюдесятью трупаками! Да, мы с царевичем народу на двоих завалили прилично, Панцулая слегка перестаралась, но в итоге-то… Считай, по-божески в порт прорывались, а не как в старые добрые времена с полной зачисткой территории, чтобы никакая недобитая падла в спину стихией не ударила! А Петрович, пацифист хренов, — Кузьмин указал на Белобородова, — еще твоей дочурке Варваре зачем-то запретил подстанцию расфигачить! У девки, как я слышал, даже по этому поводу психологическая травма образовалась — именно эта травма, я уверен, Николаич, и стала причиной недавнего эпичного разгрома испанского посольства! А Сен-Тропе? Мы с царевичем чуть не сдохли во время подлого нападения из засады группы этой польской гниды Западловского, а импортные писаки заявляют, что русские ужесточают внешнюю политику! — Иван Олегович в сердцах схватил со стола свой бокал с коньяком и одним махом его опустошил. — Николаич, вчера царевич предлагал польских писак оптом в расход пустить, но мы с Петровичем его с трудом, но отговорили. Так вот, я теперь царевича в его праведном стремлении по полной подтянуть писак за базар абсолютно поддерживаю и готов лично провести акцию возмездия в любой указанной точке мира. Пусть журналюги с газетными аналитиками, твари дикие, на своей шкуре прочувствуют, насколько жесткой до жестокости стала внешняя политика Российской империи.