Нищих кварталов — пятна на лице любого города — в Аримине почти не было. Или Сони не понимал, что эти деревянные хоромы, сложенные из бревен, а не из наспех стесанных досок, — жилища бедняков. Оборванцев здесь, однако, хватало. Как и в Могареде, окраинные улицы кишели босяками, возле Кулака стеной стояли нуждающиеся, а возле крытого рынка выстраивались длинные ряды безногих, безруких, беременных, больных лихорадкой — выбор человеческих несчастий на любой вкус. Увидев все это, Сони с готовностью поверил, что прежде богатый Север стремительно нищает. Оставалось гадать, как бездомным удается выживать в северной погоде. Наверное, зимами у жрецов на кладбищах сильно прибавляется работы. А может быть, здесь на погребальный костер кладут даже отъявленных преступников — просто чтобы погреться, а не чтобы помочь им попасть на Небеса.
Отряд ходил по Аримину около получаса, прежде чем найти Песочную улицу. Без Калена и остальных, хорошо ориентирующихся в череде одинаково невыразительных домов, Сони бы давно заблудился. У него кружилась голова от ровных серых стен без ярких примечательных черт. Ни мозаик, ни балконов, лишь где-то крыльцо — махонький козырек над парой ступенек — покрывала резьба из птиц, а где-то — из коней или других животных, причем чем ближе к центру города, тем меньше становилось такой резьбы. Лавки и таверны с характерными вывесками бросались в глаза издалека, но хозяева обычных домов как будто совсем не стремились выделиться, отличиться друг от друга. Сони спокойно вздохнул только на Песочной улице, вклинившейся в общую серость своими зданиями из рыжеватого известняка. Но и здесь его встретили по меньшей мере четыре до боли схожих дома, стоящих в ряд.
— Сюда, — указал Кален на один из них и стремительно зашагал к нему.
— Как ты это понял? — взвыл Сони, не успевая рассмотреть, что же в них разного.
— Таблички, — презрительно бросил Виньес.
Только теперь Сони разглядел деревянные квадратики, прибитые возле каждой двери. На них мелкими буквами было выведено имя владельца дома. Настолько мелкими, что требовалось подойти вплотную, чтобы что-то разобрать. На табличке того дома, к которому направился Кален, значилось: "Лорд Кьёр Аргаст". Внизу была нарисована закорючка, в которой Сони узнал изображение стрелка — видимо, родовой герб семьи.
— Вот те на… — пробормотал рядом Лейни, разглядывая надпись. Для него таблички тоже стали открытием.
— Они что, пишут настоящее имя владельца? — поразился Сони.
— А почему нет, если весь город знает, что он тут живет? — удивился в ответ Виньес.
— Тогда зачем вообще писать об этом? Языка нет спросить?
Виньес запнулся, не находя объяснения, и вместо него ответил Кален.
— Для порядка, Сони. Чтобы кому-то было сложнее притвориться Тэмьен Кродд, — подмигнул он.
— Вы все тут Тельет, что ли, поклоняетесь… — досадливо пробормотал Сони.
— Я не виноват, что все умные люди родились на Севере, — парировал Кален.
Сони поморщился. В Могареде подобных табличек не существовало. Те, кто хотел, чтобы мимо них не прошли, украшали дома вывесками и флажками или выкладывали на фасаде мозаикой свой герб, на худой случай — словесное прославление хозяина. Однако иногда жильцы менялись так быстро, что не успевали установить другую вывеску, и часто владельцем был совсем не тот человек, который жил в этом доме. Самым верным источником сведений всегда оставались соседи. Если кто-то съезжал или вселялся, слухами об этом полнилась вся округа, а новоселы становились известны кварталу в течение пары часов. Умные люди, которые не желали, чтобы о них толковала вся улица, не объявляли свои имена. И уж точно Сони не хотел бы, чтобы возле его убежища висела табличка: "Тут живет Сони, сирота, вор". Не может быть, чтобы во всей Кинаме делали такую глупость.
Удивление Лейни при виде надписей обнадеживало — оно означало, что в центральной части страны, где служил мечник, этим дурацким изобретением не пользуются. Да и в городах, через которые по пути проходил отряд, тоже такого не было. И почему у северян все не как у людей?