— Ознакомьтесь с этим, — Рик вручал каждому по четыре папки с одинаковыми содержанием, — это предварительные отчеты коронера и отчет патологоанатома. По мере получения результатов, мы будем изучать их. Пока, это все, что успели сделать. — Ричард задержал на минуту взгляд на агенте Конрой. Отстраненность ее вида немного насторожила его.
— Агент Конрой, рад был получить от вас отчет о месте преступления. Ваш профессионализм теперь и подвергаться не может сомнению. — Далее мужчина продолжил с полной серьезностью: — Не ожидал от вас такого ребячества.
— Моя позиция ясна, не так ли? — с гордостью ответила девушка. Выглядела она устало, но не утратившей собранность. Волевой характер этой особы, манерность и детское неповиновение в который раз заставляют Ричарда думать о том, чтобы выгнать ее из кабинета. С этим можно было мириться, пока дело не пустило очередной виток, на сей раз оказавшись фатальным для, считая всех, двух десятков граждан. Их работа исключает наивность.
— Агент, ваша позиция — фарс, — в самой резкой форме заявил Гибсон. Ненависть скользнула в его ледяном взгляде. Он протянул было руку, чтобы дать Келли папку, но отдернул ее. — Вы хотите работать со всеми — оставьте позиции за дверью. Я жду от вас отчет по обоим местам происшествия.
Девушка встала, выпрямилась. Грозился начаться спор. Ричард не намерен был отступать, так как достаточно хорошо видел проблему — она ставит себя выше работы в команде; Конрой же была твердо убеждена, что не примет Гибсона как главенствующее лицо, исходя из соображения, что их методы расходятся.
— Господа, — Роберт, видя, что ссора неминуемая и полагая, что лучше уж обойтись без оскорблений, а такое могло случиться, вмешался, — я настаиваю, чтобы вы прекратили перепалку.
— Роб, не пытайся настаивать, а то…
— Ричард, попрошу тебя закрыть ненадолго рот. Оттого, что вы сейчас поссоритесь, мы быстрее дело не закончим. Ты ведь говорил мне, что к каждому нужно найти подход — так почему же твои слова расходятся с действиями? Агент Конрой, вероятно, не хочет подчиниться твоей воле. Но если вы оба будете тащить поводья на себя, далеко мы не уедем.
— Роберт, я куда-то тяну? — рыкнул Гибсон. Сила его голоса понудила Шора отступить. Он хотел ввернуть свое слово в спор, вознамерившись пресечь его у истока. Отрывистый крик главы отдела заставил его замолчать. Значит ли его слово столько же, сколько эго Ричарда? Гибсон не срывался никогда, хоть ему и представлялось участвовать в жестких дебатах. Роберту был страшен этот тон.
— Слушай меня, агент Конрой, — прямолинейно начал Ричард, — я не заставляю тебя ничего делать. Я приказываю тебе делать, что велено. Если ты зарабатывала частным сыском и не знаешь, что такое «командная работа», я тебе сочувствую, но призываю учиться. Тебе не понравились приказы? — Указываю на дверь. Тебе не нравится тон? — Укажу на дверь. Тебе я нелицеприятен? — За дверью — коридор. Я не прошу тебя понять меня, хоть я и терзаем двадцатью погибшими, ибо тебе не знакомо сострадание. Насколько холодное нужно иметь сердце, чтобы кичиться своей гордостью, когда умирают толпами люди. — Отмечу, что, невзирая на столь пламенную речь, полную пронзительности, отчаяния и отвращения, мужчина держался стойко. Ни один мускул не дернулся, агент почти неподвижно стоял, впился взором в оппонента. — Я не ставлю ультиматум. Я не буду умолять. Я понадеялся, что благоразумие возьмет верх. Но, в таком случае, не понимаю, зачем ты занимаешь здесь место.
Мужчина не переживал, что был резок в высказывании. Малая его часть хотела навести толику страха на Конрой. И если для этого пришлось бы оскорбить ее, Гибсон не преминул бы этого сделать. Попасть к нему в немилость легче, чем обрести имя.
Конрой недолго молчала. Она опустила голову. Чувство раскаяния? Рик сомневался, что это так. Трудно поверить человеку, только что упрямо предавшему тебя. Особенно, разуверившись, сложно вернуться в исходную точку, не говоря уже о благоверном подъеме.
— Отчет будет готов, — кратко сказала девушка. Не поднимая гордо голову, как было еще пару минут назад, она вышла из кабинета. И присутствующие лишь провели ее взглядом.
— Итак, вернемся к делу. — Ричард поразительно быстро умел переводить тему. Не столько, право, потому, что считал это целесообразным, сколько сами мысли о Конрой выводили его из себя. Если бы людей можно быть поделить на черных и белых, то Келли зарекомендовала себя как рядовой цветовых вариаций ночи. Но мир не монохромен. Говорят, есть в нем краски. Какие же из всего спектра видит Гибсон? Посмотрите на мир глазами того, кто каждый день сталкивается со смертью — получите подобие ответа. Если он разучился видеть цвет, то существование для него черно-белое, пожалуй, без оттенков. Бросаясь из крайности в крайность, он живет, опекаясь то днем, то ночью. Какие звезды есть на его небе? — Никаких.