Тихий зуммер линка прозвучал, как гром. Инженер подслеповато вгляделась в данные поясного дисплея, развернулась и неуклюжей рысью потрусила к стаз-блоку N 4А.
…Она ждала упорно, но, пожалуй, слишком долго. И теперь, даже успев к выходящему в срок, инженер не чувствовала ничего, кроме усталости да боли в суставах. А Он, выходящий, медленно открывший веки и так же медленно сфокусировавший взгляд, был и вовсе пуст, как младенец. Только на голове его было куда больше морщин и куда меньше волос, чем положено иметь новорождённому.
Витающее над ним в полутьме лицо всё же всколыхнуло в нём тень полузабытого. Что-то… кто-то… по-прежнему ясные карие глаза в сеточке морщин, редкие среди ничем не подкрашенного зимнего серебра рыжие нити…
Губы лежащего дрогнули.
– Ты хочешь что-то сказать? – очень ровно спросила инженер у выгоревшей оболочки в саркофаге трансферта. – Да?
– Да, – полушёпот, полусвист, тихий до неразличимости. Если бы Убежище не тонуло в мёртвой тишине, человеческое ухо не смогло бы вычленить смысл этих звуков. Инженер чуть повернула голову, склонилась ниже. – Я… хочу… помни: в Созданном… и Упорядоченном… после… Творец – лишний. Даже наблюдателем… тесно… рай… не для… меня…
И под конец громче, почти в голос:
– Жаль.
– Не понимаю. Мартин? Мартин!
В ответ тревожно взвыла аппаратура жизнеобеспечения. Глаза лежавшего в саркофаге, устремлённые куда-то сквозь перекрытия, замерли.
И тогда инженер привычным жестом закрыла их.