– Но весьма полезная капля, – заметила Анжи. – Или не ты часов по пятнадцать-двадцать в неделю оптимизировал программы биосинтеза?
– Ты и до этого докопалась?
– Да. Так что нечего выдавать себя за паразита. Передо мной – не стоит, сэр отверженный.
– Между прочим, – изрёк якобы оскорблённый Рышар, – я для себя старался. У лайтов и помимо жратвы есть в жизни радости. В ассортименте. А у меня? Только и удовольствий, что гурманство, полёты в Сети и наяву, невинные физические упражнения по утрам и вечерам, дабы не превратиться в нечто аморфное и неприятно объёмистое… ну, а когда становится совсем уж тошно – малая доля эпатажа.
– Э-па-тажа? Это что?
Рышар усмехнулся.
– Да будет тебе известно, о юная архаистка: эпатаж – неотъемлемое право всякого меньшинства, особенно непризнанного, бессильного и презренного, вроде меня, выражать большинству своё о нём мнение наиболее оскорбительным образом. Будьте добры, причешите мне уши!.. Ай, нэ, нэ, ромалэ!.. Не заслоняй мне солнце, царь! Ну и прочее в том же роде. Ибо большинство по самому определению своему уязвимо: в него легче попасть, чем в менее крупную цель, да и уклониться от стрел меньшинства оно не может. Всё, что оно может – с тем или иным успехом игнорировать булавочные уколы.
– И каков обычно успех?
На миг Рышар задумался, а затем провозгласил:
– Лучше один раз увидеть, чем десять раз пощупать… то есть ощутить. Сегодня, если я ещё не вконец разучился считать, празднество Столетия, годовщина анкавера – значит, самое время поиграть в раба при триумфаторе. Полетели!
– Ой, да оставь ты, – попыталась Анжи. – Ради света, пусть веселятся, как умеют! Лучше…
– Нет, нет и нет. Никаких возражений. Кривые, глухие, окольные тропы – это ужасно. Только вперёд, штурм унд дранг нах истен, вместе!..
Бескрыльник Анжи остался ждать в своей ячейке. Использовать для прогулки по городу самолёт было бы нелепо и неудобно: основная часть вектор-коридоров, особенно в центральных и нижних полётных этажах, на время праздника наверняка будет закрыта для транспортных средств. Особенно имеющих редукторы кинестатики. Так что Анжи и Рышар отправились на запад "без скорлупы", ветром.
До вечера было ещё далеко, и потому разглядеть в облике города грядущий праздник было непросто. Ну, кольца направлений светились, кроме обычных цветов, яркими линиями радужных переливов; ну, больше обычного стало рекламы, зазывающей на "вечер того-то" и "представление там-то"; ну, ещё кое-что по мелочи.
Основные перемены претерпел эфир.
Обычную приподнятость, светло-беззаботную, сменило лихорадочное возбуждение. Кое у кого сдерживаемое – "вот приготовлю всё, закончу с делами, и уж тогда…", а у некоторых уже сейчас зашкаливающее за пределы контроля, из радостного возбуждения становящееся радостной истерикой. Рышар иронически морщился, Анжи излучала смесь неловкости, относящейся к происходящему в эмоциональном эфире, с настороженностью, направленной на мысли и действия Рышара. А вот горожане, сквозь предпраздничный настрой замечавшие весьма странную пару…
Анжи начинала понимать – или думала, что понимает – что скрывается под коротким ярлычком "эпатаж". Рышару не было нужды специально выражать что бы то ни было действиями, словами или посылами; само его присутствие меж полных веселья лайтов уже было оскорбительным. И смущающим. Шейд, отгородившийся от сверкания эфира заслонами юмора, переходящего в сарказм. Шейд, едва ли не демонстративно держащий за руку лайта противоположного пола… причём лайта, ничуть не протестующего из-за такого соседства! – о, такой шейд выбивал из колеи куда сильнее, чем какой-нибудь жукоглазый монстр, явившийся прямиком из старых комиксов.
Да что там монстр – сильнее доброй понюшки нашатырного спирта!
– Обрати внимание, дорогая Анжи, – вещал Рышар, без ненужных жестов направляя взгляд спутницы в ту или иную сторону, – сколь прекрасен сей блистающий град под небом голубым. Взгляни на величавую лёгкость, с которой вздымаются ввысь его колонны и стены, с которой пренебрегают силой тяжести его площади, глейвы и карсылины. Не пропусти и цветовую гамму, в которой исполнен сей сухопутный коралловый риф, обитаемый человеками: белое с золотом, зелень с аквамарином, ало-розовое, жёлто-оранжевое, металлик и сепия, антрацит и анилин! Разве не прекрасно всё это в утреннем свете дня Столетия? О да, скажу я. Это прекрасно. Ибо не может быть иным творение человеческого гения, этот град на ладони земли – град не только блистающий, но и счастливый, в чём вовек не усомнится ни один обладатель активного сенса…