Не понял, как добрался. Точно перенёсся с закрытыми глазами. Открыл, а вокруг всё равно мрак. Только костерок и скрючившаяся фигурка на его фоне. Стражник присел на корточки, грея руки над пламенем. Снятые перчатки лежали рядом. Увлечённый этим занятием он даже не обернулся. Увесистое орудие взметнулось неожиданно легко и обрушилось обухом на затылок стерегущего. Шлем промялся как пустая жестянка. Подкошенное тело повалилось прямо на головешки, взвихрив сноп искр. Светящиеся чёрточки стремительным хороводом заплясали вокруг, утягивая куда-то…
– Что, господин учитель, понравилось убивать? – проскрипело над ухом, перейдя в сиплый, похожий на приступ кашля, смех. И вдруг, продрав горло, пропело пронзительно, по-петушиному. Перед взором мутно забелел квадрат окна. Давно уже утро! Выходит, проспал, не поднимаясь с места?!. Настой подействовал? Глупая бабка! И она предлагает смириться с тем, с чем мириться нельзя?!.
*****
Всадники торопились. Затянувшаяся дорога надоела. В лесу некого было развлекать, толпа зевак отстала ещё вчера. И пленнице приходилось всё быстрее перебирать сбитыми ногами. Кандалы болтались на них, раздражая несмолкающим бряцаньем конвойных – у доброй половины после ночных бдений раскалывались головы. Вроде, немного приноровилась, больше не путалась и не запиналась. И даже к боли притерпелась. Вот только силы иссякли.
Странно, в ступни впивается замороженная влага, а горло будто иссушило зноем пустыни. Пыталась ловить снежинки ртом, сзади подстёгивали – не зевай! Потом снег перестал, разве только редкий ветерок сдует с ветки. С трудом втягиваемый, словно кристаллизовавшийся, воздух резал и обжигал изнутри. А останавливаться нельзя! Как и тогда… Нет! Когда голодная стая гнала оборванную девчонку в оскалившуюся морозом пасть зимней ночи, где-то в глубине существа оставалась надежда. Крошечная, как отвердевший кусочек тьмы в медальоне за пазухой.
Теперь Мая осознала ценность подарка, брошенного судьбой, точно объедки, маленькой нищенке. То была свобода, пусть и на пороге смерти. А впредь её не будет. Каждый новый шаг навсегда отдаляет от неё. И нарочно позаботились, чтобы их не оказалось меньше положенного. Чтобы испытала страданий ровно сколько отмерено, для начала – тяжёлой девятизвенной цепью, короткой, даже если неторопливо ковылять. А уж для бега за лошадьми!.. Забиваясь под браслеты, колючий снег превращался в розовую кашу, запах которой не давал покоя незаметно, но неотступно следовавшим позади лесным обитателям. Их выдавало тоскливое завывание, примешивающееся к ветру, скрипу копыт и перезвону железа.
– Простите, что не послушалась… – шепнули посиневшие губы. – Узнала, о чём предостерегали. Да поздно…
– Колдуешь? Не помогут тебе! Чуют, на чьей стороне сила! – в подтверждение свистнул бич.
Слева, за деревьями, невидимая, но очень близко, топь. Помнится, отчаявшись, чуть не отдала ей подарок нищего. Кинуться бы туда и исчезнуть вместе со страхом и болью. Но пленившие всё предусмотрели. И теперь по своей воле даже не избавиться от собственной жизни…
О чём она?! И помышлять об этом грех! К тому ж без вины!.. Хотя… Это камень карает за нарушенное слово, как обещал пилигрим. Он-то его держит! Проболталась? Не хватило ума подумать, что легкомыслие обернётся гибелью дорогого человека – так терпи! Хоть теперь стисни зубы и молчи – гремящая цепь за тебя скажет.
– Чего там? – крикнул главный замыкающему.
– Похоже, нагоняет кто-то… – неуверенно ответили сзади. – Ишь, растявкались! Совсем обнаглели! Шмальнуть в них, чтобы отстали?
– Попробуй. Только понапрасну стрелы не трать, – офицер придержал поводья и пропустил отряд мимо, ожидая услышать пение тетивы и визг подстреленного зверя. Но вместо этого до него донёсся удивлённый возглас.
– Кто? – переспросил он.
– Сами гляньте. Есть на что полюбоваться.
С приближением второго конника серые тени замерли, припав на лапы. Привлечённые запахом крови, они не решались напасть на вооружённый конвой. И теперь мучились от разбуженного голода. Видимо, запыхавшийся безумец, отмахивающийся топором, показался им более подходящей добычей.