– Именно.
– Да уж. Большей банальности ждать было сложно! – презрительно опустились уголки тонких губ. – А если каждый понимает его по-своему, и всё это вместе плохо сочетается?
– Есть же и что-то общее.
– Предположим. Хорошо. Каждому всего одинаково! Но не опасаетесь, что это сделает их несчастными? В чём осознание радости своего положения, когда не видишь, на чьё место дальше стремиться, а чьего избегать. Ни зависти, ни страха – исчезнет всякий стимул существования. И вам, человеколюбцам, некого станет жалеть. Отомрут правила и ориентиры. Воцарится беззаконие и порок. Мир, за который взяли на себя ответственность, окажется неуправляем. Как исправите это, как с ним поступите?
– Боюсь, это не ко мне, – капитулировал Фридрих, – повелевать судьбами человечества…
– Так попробуйте! – наступал пилигрим. – Решают те, кто не раздумывает и не сомневается. Вы, мудрые и беспомощные, вечно недовольны хоть что-то делающими. Этакие справедливые судьи – от которых ничего не зависит! А может, имея способность видеть глубже, просто боитесь себя? Того, что внутри, которое лицемерно прячете. Пытаясь казаться, какими вас хотят видеть, и принимая навязанные морали. Это людям никчёмным приходится быть покладистыми. Явите же вечно обманываемому вами миру свою сущность во всей её неприглядности, зато искренне! Немногие отважившиеся навсегда остаются в истории, хотя при жизни не обладали не то что какой-то сверхъестественной, а в самом житейском понимании – силой. Но обретали её.
– Никогда не уважал силу саму по себе или ради ощущения превосходства! – невпопад бросил учитель, отчего-то не к месту вспомнив Мартина, любившего похвастать мускулами, и труда толком не познавшими, и не давшими защиты в роковую минуту.
– На то она силой и является, что ей плевать на ваше уважение. Боитесь оказаться непонятым и ненужным? Она не побрезгует разумом, если он ей полезен. Глупо отвергать то, на чём держится мир, где слабый смотрит – кому выгоднее покориться, делая того ещё сильнее, надеясь, с обоюдной выгодой. Конечно, не стоит уповать, что это помешает раздавить тебя одним щелчком. Поэтому важно непрестанно доказывать свою нужность храбрым тявканьем.
– А я верю, – мечтательно произнёс Фридрих, – когда-нибудь люди перестанут ненавидеть друг друга. Поймут, что между ними нет различий. Всё лучшее, ими созданное, сделается общим. И станут служить этой общей идее или ещё чему не из страха, а с радостью.
– Не прикидывайтесь наивным! – выдернул из грёз Посланник. – Никогда такому не бывать! Каждый мнит себя лучше другого. Крестьянин – господина, который не надрывает спину на пашне. Нищий – зажиточного горожанина, кто, по его мнению, либо излишне суетится, либо, наоборот, бездельничает и всё имеет даром. И каждый, чем приложить усилия, чтоб осчастливить себя, охотнее не пожалеет их лишь бы навредить соседу!
– Какой-то отвратительной вы рисуете жизнь.
– А разве она не такова?
– Далеко не всё в ней.
– И в чём же привлекательная сторона?
– Да хотя б за окном… – бросил взгляд учитель сквозь высокий проём на постепенно сливающиеся фасады, накрывшие тенью мостовую.
– Величественные постройки? На которые, напомню, давеча зареклись смотреть, прозрев относительно того, чего они возвеличивают. При чём тут красота? Это просто помогает подмять соперника, как и везде, на каждом пятачке мироздания.
– Утверждаете, красоты нет?
– Именно. Во всяком случае той, которую вы себе нарисовали.
– Разве? Зачем утруждаться, придумывать то, что видишь собственными глазами каждый день – деревья, горы, облака…
– Вот только им никакого дела до безвестного почитателя. Вы для них просто не существуете, так зачем переводить время на бесполезное восхищение ими?
– Я не считаю его бесполезным, – упирался Фридрих.
– Воля ваша, – снисходительно кивнул пилигрим. – Не обижайтесь, когда поймёте, что таковой оказалась прожитая жизнь. Оставаясь этаким безвредным наблюдателем, очень быстро протянете ноги от голода. Всякому живому, и не только, нужна пища и значит – жертва! Звери в свободное от сна и спаривания время заняты исключительно пожиранием в том числе друг друга. Даже ваши любимые деревья, разве их корни питаются не тленом того, что некогда было живым?
– Нельзя отменить законы природы. Но обязательно руководствоваться самыми кровожадными из них?
– Хотите сочинить ей другие? Заделаться в сказочники? Разуйте глаза! Даже ваши просвещённые собратья смирились, а наиболее успешные приняли на вооружение: Жить приходится в мире, где миролюбие почитают за слабость, а осторожность – за трусость. И тем паче воспевают, чем сильнее успел нагадить соседям. Проливать кровь – во все века считалось почётным занятием. Надрез – и она сама течёт, выстилая путь к славе. Пока один жалкий надел не может привести в порядок, другой, глядишь, уже залил ею полмира. И о ком будут помнить потомки? Правителей, ценой отступленья сохранивших жизни подданных, презирают. А если щедро расплатился тысячами их за лавры победителя – герой на вечные времена. Злодеям проще остаться в истории гениями. Некоторые даже после смерти тиранов готовы пресмыкаться перед ними и возносить, называя святыми. Занятно, не правда ли, – из проклинаемого мучителя превратиться в чтимого великомученика. Ещё бы! Ведь удобно пригреться на его почётном местечке и никого не пускать! Попробуйте представить, какие слова найдут далёкие потомки, описывая нынешнее, лет, скажем, через триста-пятьсот?