– Подтверждаю, – шепнула она.
– И готовы объяснить суду и присутствующим, что с ним впоследствии произошло?
– Нет, – произнесла ещё тише.
– Хорошо. Пока не готовы. Прошу уважаемый суд вызвать первого свидетеля.
Судья кивнул.
*****
– Вызывается вдова-травница, кому подсудимая до сей поры ложно именовалась внучкой.
Учитель не поверил своим ушам: свидетель обвинения? Да у несчастной старушки не было никого дороже Маи! И они хотят, чтобы она свидетельствовала против неё?
За недолгое время женщина ещё больше состарилась и осунулась. Зрение начало совсем сдавать, а может, чрезмерный свет слепил, внутри лачуги всегда царил полумрак. В освещённой и переполненной зале она с трудом находила проход между рядами. Стражник направил, довольно бесцеремонно схватив за локоть. Мая хотела окликнуть её, но ей пригрозили, жестом приказав помалкивать.
– Клянитесь именем Господа говорить правду и только правду, – еле дождался судья, пока вызванная доковыляет к отведённому для показаний месту.
– Отчего б не поклясться… – вздохнула она. – Клянусь.
– Задавайте ваши вопросы, господин обвинитель.
– Свидетельница! – обратился тот к ней. – Кем вам приходится подсудимая?
– Живёт… То есть, жила при мне вроде внучки.
– Известно ли вам, что ложное указание родственных связей преследуется законом?
– Нет… – поникла старушка.
– И что незнание «Уложения…» не избавляет от ответа за преступление по всей строгости?
– В чём моя вина? Что приютила ребёнка?
– Вам никто обвинений и не предъявляет, во всяком случае, пока. Вы действовали незаконно из жалости и не получили никакой выгоды, напротив, навязали себе лишний рот. А вот о подсудимой этого не скажешь. Она использовала вашу доброту, чтобы избежать возмездия за уже совершённое и, не остановившись на том, исподволь вынашивать новое злодейство…
– Протестую, ваша честь! – возразил защитник. – Это совсем не очевидно, как здесь утверждается!
– Разберёмся, – успокоил председатель. – А вас, господин пастор, я попрошу формулировать иначе.
– Хорошо, – пришлось тому согласиться. – Попробую называть это по-другому… Чем ваша подопечная занималась в свободное время?
– Да не следила особо за ней… – призналась женщина.
– А следовало!
– С чего б? Всегда прилежная была. Если не на работе, то в школе.
– И сквозь пальцы смотрели на то, что отроковица проводит время в обществе взрослого мужчины? Неженатого, к тому ж…
– А чего такого? Учитель же. Она и к священнику исправно ходила, исповедоваться.
– Сравнили! Исповедь и времяпрепровождение совсем иного рода…
– Попросил бы воздерживаться от намёков, – вклинился судья, – бросающих тень на уважаемого господина защитника. Тем более, согласно тому же осмотру подсудимой, явных оснований на то нет!
– Простите великодушно, – не слишком смутился обвинитель. – Иногда трудно отделить греховное в помыслах и в деяниях одно от другого…
– Напомню, мы тут занимаемся исключительно деяниями. Ближе к сути!
– Извольте, – допрос продолжился. – Вы упомянули, что подсудимая регулярно исповедовалась. Как это происходило?
– Известно, – отвечала свидетельница. – Как у всех. Только для неё всегда последней в очереди. Скотине-то не ведомы ни выходные, ни праздники, каждый день пасётся. Загонит вечером по дворам, приберёт себя, и можно в церковь.
– К нашему предшественнику? Прежнему пастырю?
– Кому ж ещё… К вам не довелось.
– Может, оно и к лучшему. И, говорите, накануне праздника у него была?
– А как же. Вечерело уже…
– И сколько провела там времени?
– Повторно прошу воздержаться! – поморщился судья. – Не стоит марать доброе имя, которое несчастный, по пришедшим из монастыря известиям, усердными трудами, молитвами и постом старается вернуть.
– Никто и не собирается приписывать нашему одержимому брату мерзости, о коих сейчас подумали, – открестился святой отец. – И как его успехи? Спросить бы самого.
– Сторона защиты пробовала привлечь свидетелем, но получила письменный отказ от настоятеля, где также приводятся добрые вести. Говорится, усмирением плоти и полным воздержанием от хмельного его дух избавляется от бесовского наваждения. Посему тот, прояснившимся разумом осознав грех, наложил на себя вдобавок обет молчания, который не намерен нарушать даже ради показаний в суде.