– Хватит ждать. Не потеряется, если что. Пройдёмте, – указал судья на мрачное здание по ту сторону площади. Понятно, отчего сбор не назначили там. Даже им было неуютно коротать время под разлагающимися висельниками. А входить в темнеющую дыру, похожую на растянутый рот, пока молчащий, Фридриху хотелось ещё меньше.
– Милости прошу! – встретил их начальник тюрьмы, с лязгом распахивая ворота. Решётку подняли загодя.
– Впечатляет! – восхищённо проговорил пастор, разглядывая грубые камни кладки, обрамляющие узковатый проход. – Даже мурашки по коже…
– Уважаемым гостям нечего бояться, поскольку они чисты перед законом, – успокаивал тюремщик.
– Но кое-кому стоит задуматься, – покосился священник на учителя.
За спинами раздался скрежет. В этот раз решётку опустили, а глухие ворота, наоборот, закрывать не стали. Тесный коридор вывел во двор, окружённый широкой, но приземистой сводчатой галереей. Со всех сторон продолжало давить, что голова невольно втягивалась в плечи. Тусклое отверстие наверху впускало больше холода, чем света, и внутреннее пространство почти целиком оставалось погружённым в сумрак. От трепещущих факелов и тлеющей жаровни на потемневшей каменной поверхности расплывались багровые пятна, тени шевелились будто ночью. Тощий парень сметал с булыжников снег, расчищая место предстоящего действа.
Учитель брезгливо отворачивал взгляд от ниш, где успел заметить то, что искренне понадеялся никогда не разглядеть лучше: какой-то стул с заострённым сиденьем и подвижной перекладиной на высокой спинке; огромный чан, над которым возвышалось нечто, смахивающее на колодезный журавль с привязанным крестом для распятия; и ещё много чего, не поддающегося описанию. И всюду имелись верёвки, ремни, цепи, браслеты, подсказывающие – кого там не хватает для полноты картины.
Среди орудий поменьше – тисков, клещей и прочих приспособлений, каким трудно найти сравнение из обыденной жизни – на глаза попался предмет, похожий на кочергу. Длинная закопчённая рукоятка заканчивалась квадратной пластиной, на которой красовалось изображение, сделанное из изогнутой стальной полосы с отполированным торцом. Он узнал его и болезненно сморщился, представив, как оно после огня въедается в кожу.
– Это сегодня не понадобится, – заметил судья объект его интереса. – Им метят за незначительные преступления мелких преступников в прямом смысле слова. Видите, закон старается быть милостивым даже к пренебрегающим им, давая шанс вернуться к нормальной жизни. Если, конечно, не перейдена черта, из-за которой нет возврата. Как, увы, обстоит дело с вашей подзащитной. Её ожидает нечто более основательное.
– Так спокойно об этом говорите! – не сдержался учитель. – Неужели в вас нет ни капли милосердия?!
– Почему же? Только тут жалость неуместна. Правосудие существует не для того, чтобы исправлять судьбу неудачников, начертанную свыше. Его предназначение – исполнять волю Всевышнего на земле!
– Чем оно тогда отличается от бандитов или зверей?
– Я бы на вашем месте воздержался от крамольных сравнений, – поморщился председатель. – Не надо путать одно с другим. Прошу занять место. – указал он на стоящий в глубине аркады длинный, обтянутый алым бархатом стол, отдалённо напоминающий профессорский, пред которым в своё время Фридрих держал экзамены в академии. И прибавил, не скрывая гордости: – Как вам наша школа, господин учитель? В ней все вспоминают и отвечают заданный урок, с запинкой или без – зависит от сообразительности экзаменуемого.
При близком рассмотрении на бархатной столешнице обнаружились проеденные кем-то дыры и пятна плесени. Зрителей рассадили в глубокие кресла, застеленные шкурами. Защитник присел на крайнем, нарочно оставив меж собою и судьёй промежуток. Но в нём, к неудовольствию, угнездился наблюдатель от Святейшества. По другую сторону пристроились секретарь, обвинитель и начальник тюрьмы.
– Возьмите, – передал последний каждому из присутствующих по паре маленьких шариков из плотно валяной шерсти. – Здесь довольно звонкое эхо, вставите в уши, если что.
– Холодно тут у вас, – потёр руки святой отец.
– Не беспокойтесь, – задобрил судья, – до дела дойдёт – станет теплее. В духоте допрашиваемые быстро скисают, и не могут сказать ничего вразумительного. Это летом предпочтительнее подземелье, и то не всегда. Здесь проветривается, а там дух спёртый, как в кухне, где постоянно пригорает. Сейчас же на свежем воздухе сознание дольше сохраняет ясность. А необходимо признание, данное в бодром уме. Не так ли, господин защитник? Пока, чтобы согреться, могу предложить чудесную настойку. Заодно успокоит нервы. А это вам, – протянули Фридриху исписанный аккуратным почерком пергамент, похожий на меню дорогого заведения, пояснив: – Закон старается быть гуманным и исключить всякую видимость предвзятости, потому право выбора предоставляется защите. Вот список.