…Нет! Просто недостаточно веришь! Вот неразумная, преждевременно разочаровавшаяся в судьбе кроха однажды сумела! Обрела надежду! Тебе, выходит, не дано… Так отдай!.. Раз собственная слаба… Тому, кто в миг отчаяния способен по-настоящему!..
– Чего удумал? – заверещал пилигрим. – Схватите его! Это её сообщник!
Движением локтя Фридрих отпихнул пытающегося помешать, как если б то и впрямь был немощный старец. Доверенный Святейшества отлетел к краю костра, приземлившись на четвереньки в натаявшую лужу. А учитель стянул его «подарок» через голову, крикнув сквозь жар:
– Обретённой властью освобождаю тебя от клятвы! Просто спасись!.. Это твоё! Держи! – раскрутив, как аркан, бросил серебряное украшение. Казалось, промахнулся. Сейчас оно упадёт на пылающие дрова… Но петля цепочки, пролетая мимо, в последний момент зацепилась за острый кончик мотающегося позорного колпака… Остановилась… Опала… И сползла вниз, повиснув на тонкой шее. – ОН по праву вернулся к тебе!..
– Что ты наделал?! – раздался визг. – Всё погубил!.. Девчонка давно потеряла интерес к жизни, видя в ней лишь бесконечную череду страданий! Хотела, чтобы жилось легко – не вышло! Теперь пожелает избавления – смерти лёгкой и мгновенной! После которой ничего уже не будет!.. Там пустота!.. Я знаю!.. Ты просто уничтожил её и вместе с ней… Вы обрекли себя!..
Учитель не слушал, пытаясь увидеть в расплывающемся накалённом мареве обращённое к нему заплаканное лицо… Слезами и стекающим потом смыло уродливые буквы клевещущей надписи. Со всех сторон наползла тень, даже огонь потускнел, только оно источало свет… и спокойствие. Показалось, обмётанные губы что-то прошептали – если б умел читать по ним! – и улыбнулись.
Столб дыма устремился ввысь, смешавшись с низкими облаками. И через центр его разверзшейся ослепительной трещиной ударила молния, расползаясь черными паутинками по камням площади под стопами зевак. Фигурка в её сердцевине вспыхнула бледным сиянием и погасла вместе с ней.
Мир померк…
*****
Кого откинуло назад, кого сбило с ног. Многие, поднявшись, спешили скорее убраться. Другие, наиболее сознательные, ринулись на помощь упавшему старику, который катался и барахтался едва ли не у самого пекла, закрыв лицо иссохшими руками. Шляпа слетела с его головы. Одежды на нём тлели. С них общими усилиями сбили пламя. Попробовали помочь ему встать, придерживая за локти…
И тут, вдруг бросив, брезгливо отпрянули.
Наконец сущему предстало его лицо – обезображенная маска с висящей лохмотьями кожей и ввалившимся носом. Слишком мало она походила на последствия только что полученного ожога. Но теперь к явно застарелым струпьям и язвам прибавились ещё и слепые, сварившиеся глаза.
Проклятие камня обошлось с пилигримом более жестоко, чем с остальными, заставив страдать куда дольше, и не прекратив его муки сейчас? А может, он явился в мир изначально под сей отталкивающей личиной? Не порождение ли это глубинных сил, посланное за ключом от врат, чтобы вырваться на волю из вечного заточения? Или верный слуга Самого?.. А что, было б остроумно отправить его к людям под видом ревнителя веры. Подчинить и использовать с его помощью отлаженный механизм борьбы с несогласными. Впрочем, властолюбец вполне мог оказаться просто сумасшедшим, потерпев крах, превратившимся в жалкое ничтожество, но так и не утолившим снедающей его жажды.
Сверху раздался звон, от которого больно сжалось сердце. Но это били часы на башне ратуши, возвещая о наступившем полудне. Колокол собора молчал. То ли его прежде заглушили раскаты грома, то ли звонарь, ошарашенный происходящим, просто-напросто забыл свои обязанности. Странно, но это принесло Фридриху непонятное облегчение. Они не уверены, что она мертва, так может…
В довершение всего, будто чтобы прогнать последних оставшихся, с небес хлынул ливень, превращая золу и пепел в растекающееся месиво. Обильный, но короткий. Промокли все, но немногие успели спрятаться, как он пролился и кончился. От шпиля собора до башни ратуши протянулась радуга. Убегавшие обернулись и удивлённо задрали головы, взирая на явленное чудо. Впоследствии ходили слухи, будто её могли наблюдать от диких бескрайних лесов на восходе до закатного океанского побережья.
Когда всё стихло, площадь напоминала картину сумасшедшего художника, пытавшегося изобразить на ней крону гигантского сухого дерева, вид сверху. Мостовая растрескалась точно стекло, куда запулили камнем из рогатки. Все было в грязных, серых потёках, по которым червём ползал ослепший безумец, роясь в раскисшем прахе, и очевидно не находил того, что искал. Обугленный столб расщепился надвое, цепь, которой привязывали к нему, порвалась и рассыпалась на отдельные звенья. Кандалы с осуждённой оплавились и расклепались. Он вытянул их из грязи, потрогал раскрывшиеся оковы и с ненавистью вышвырнул, снова погрузив по локти руки в пепельную жижу. Пару раз попались обрывки обгоревшей мешковины от одеяния смертницы. И всё! Больше ничего не было, даже костей.