Другой растянулся чуть впереди на земле, как на простыне. Но, повалявшись немного, присел, потирая колено. Медленно встал, сперва на четвереньки, потом в полный рост, и, превозмогая боль в ушибленной ноге, приблизился к взбесившемуся животному.
– Тихо, – погладил он дрожащую лошадёнку по морде, успокаивая. – Обошлось пока, – затем пощупал свёрнутый набок колёсный обод, пнул упёршуюся в здоровенный камень ось. – Кто дорогу нахваливал? – уколол приятеля. – Вот и сглазил! Теперь одним не управиться. Схожу за подмогой. Ведь доехали почти. А ты постереги.
«Хитрюга! – с обидой подумал оставленный за сторожа. – Хромает, а не захотел мёрзнуть сидя. И выпивку отобрал… Ни себе, ни людям!.. Да и шут с ней, всё равно на донышке плескалось», – рассудил, что принятого внутрь хватит немного вздремнуть и не околеть.
Временами он вздрагивал или вместо храпа издавал жалобные звуки, похожие на хныканье. Возможно, ему снился господин рыцарь, взыскивающий за неисполненное поручение, как единственный умеет.
Пробужденье вряд ли показалось лучше:
За разлеплёнными веками в бледнеющих сумерках проступил незнакомый ландшафт. Конскими черепами прорисовались ледники, сползающие в бездонное ущелье. По обе его стороны каменные стены почти отвесно вздымались на невообразимую высоту, стиснув небо. Снеговые шапки в вышине уже подкрасили первые лучи...
«Чёрт! Проскочили-таки!.. – сморгнул стражник испуганно снежинки с ресниц. – Неслабо промахнулись! А этот дурень даже не возвращался пока?.. Неужели не сообразил?!. Эх! Сколько времени из-за него угробили!..»
Склизкий холод пробрался под воротник. Попробовал стряхнуть его, сильней запахнуться – не вышло. Спина и затылок словно приросли к прутьям клетки…
Дьявол!..
Длинные ледяные пальцы сдавили горло. А в ухо проник сиплый шёпот:
– Ключ!..
*****
Минуло без малого пять лет...
Гость
Дождь зарядил на неделю. Сначала в мокрой пелене растворил поблёкшие вершины, затем скалистые отроги, дальние холмы, ближние пригорки, тощие деревья вдоль пути и, наконец, скелет низкой изгороди, задушенный водорослями облетевшего плюща. Убранные поля и раскатанные колеи за эти дни раскисли, смешавшись воедино до того, как снег их укроет. Отвратительная погода для тех, кому куда-нибудь понадобилось. Но если решил вернуться к делам, не требующим покидать кров, лучше не придумаешь. Когда внешний мир исчез, и силуэт гор с нетающими пиками, всегда безукоризненно чистыми, в то время как под ногами то пыль, то грязь, не навевает наивно-детский вопрос: что там, за ними? А глаза не слепнут зазря, пялясь на изломанный нимб горизонта.
По ту сторону хребта то же, что здесь, и такая же опостылевшая слякоть. Небо от края до края затянуло. Это под солнцем дали сияют и манят. Сейчас же действительность сузилась до границ, которые можно пощупать, практически не вставая с места. И проще сосредоточиться на более полезном. Всё лишнее, что может отвлечь, смыло нескончаемыми струями вместе с пейзажем в окне. Осталось прикрыть створку и зажечь лучину. Подобным днём недолго поверить, будто настоящая жизнь не за порогом, а между страницами в затёртых переплётах, терпеливо ждущих на полке под рукой.
Далеко ли это от истины? Сегодня проще оказаться в компании книжных героев, неважно – вымышленных или живших на самом деле, в совсем другом месте и времени – чем повстречаться с обитателями нынешней реальности. Полевые работы завершены. Все сидят по домам, готовятся к празднику. Никто не потревожит. Можно надеяться, и завтра. А с понедельника начнётся! Тишину и покой из этих стен вытеснит гам. И так до сочельника, пока настоящие морозы не ударят. Суета вместо неторопливого уединения. Наверно, опрометчиво согласился на должность, раз с книгами легче, чем с живыми людьми. Хотя, грех жаловаться – и крыша над головой, и еда, и очаг найдётся чем растопить. Если о тебе не забывают, то и самому надо делиться. Уж тем более глупо прятать накопленное знание, как скряга монеты в сундук.
Подбросив дров в огонь, мечтатель вернулся к конторке и, макнув перо в чернильницу, занёс над листом. Мысль куда-то убегала. Мешали посторонние звуки. Потёр запотевшее окно. Мутные потёки с той стороны рисовали какие угодно картины, кроме того, что было на самом деле, искажая привычные очертания и заставляя перемещаться неподвижные предметы, так что шевелящийся от ветра куст легко было принять за прохожего.