– Сами разберёмся!
Лодка стукнулась о берег. Мешок легко взвалили на плечо и куда-то понесли. Привычная к тряске Мая едва не уснула и не запомнила, как долго шли, прежде чем её наконец опустили и велели вылезать. Высунув голову, она чуть не спряталась обратно. Предстать в таком виде среди здешнего великолепия показалось неловко, всё равно что голышом. Было как-то боязно наступить на гладкие, плотно подогнанные друг к другу фигурные плиты мостовой. Прежде дочка старьёвщика не видела такой чистоты и таких красивых домов в замысловатых каменных кружевах. Самый большой и нарядный из них был как раз перед ней. Драконьи головы с раскрытыми пастями на карнизах, химеры, поддерживающие балкон, грифоны по сторонам крыльца – все словно с осуждением изучали её: что это за замарашка явилась нарушить их величественный покой. Беспристрастной оставалась только босоногая женщина на щедро украшенной резьбой тяжёлой двери. И то, потому что у неё были завязаны глаза. В одной руке она сжимала меч, в другой бережно держала аптекарские весы. На ней было простое длинное платье, глубокими складками ниспадающее к голым стопам. Казалось, если у кого-то и искать здесь защиты, то именно у неё. Рядом с дверью, опираясь на алебарду, дремал часовой в сияющем нагруднике. Заслышав возню, он оживился, враждебно зыркнув из-под шлема.
– Вот, доставили к судье, – легонько подтолкнула Маю вперёд жена рыбака.
– Что бы она ни натворила, – брезгливо оглядел её стражник с поцарапанных ног до взлохмаченной головы, – впредь неповадно будет!
– Девочка не виновата! – вступилась рыбачка. – Её родителей ограбили и убили. Сирота ищет защиты от разбойников у правосудия.
– Врёт, наверняка! Не иначе, мамаша с папашей выкинули, избавились от лишнего рта. А деваться, на зиму глядя, некуда, потому и хитрит. Ладно, и не с такими разбирались. Проходите!
– А нам зачем? – замялся рыбак. – Мы-то ничего не видели. Просто наткнулись на берегу. Она нам сама всё рассказала. И вам расскажет…
– Уж точно! Здесь умеют вытянуть правду. Пойдём, – сухо велел страж. Мая, нехотя, как на привязи, поплелась за ним. Этот человек вызывал в ней меньше доверия, чем рыбак и его жена. Но те остались снаружи за закрывшейся дверью. А её провели по коридору к другой, поменьше, но тоже довольно внушительной.
– Почему без очереди? – возмутился кто-то.
– Забыл? Не на базаре! Здесь никого не обманывают насчёт угощения. Своё получишь, – зло усмехнулся часовой. – А ты чего встала? Видишь, люди недовольны, что их заставляют ждать. – Маю втолкнули в небольшой, уютно обставленный кабинет. – Вот, господин судья.
– Опять? – поднял лысую голову сидящий за столом. – Откуда они только берутся! Решено к выборам в ратушу очистить город от преступного сброда. А их, всё равно что мусора на рыночной площади после базарного дня. И ничего достойного интереса – одна мелочь! В чём она обвиняется?
– Утверждает, вроде как потерпевшая.
– Так здесь все такие: одних на преступления толкает нужда, других неразделённая любовь, третьих долги. А ты от чего пострадала? Постой-ка! – наконец удостоил хозяин кабинета девочку более пристальным вниманием. – На одежде многочисленные следы красновато-бурого цвета, но значительных телесных повреждений не наблюдается. Значит, кровь не твоя. Когда бы не тщедушное телосложение, можно было б подумать, что это ты кого-то отправила на тот свет изуверским способом. Хотя, в моей практике чего только ни встречалось… Смотри! Если пробуешь опорочить честных людей – пеняй на себя. Знаешь, что бывает за лжесвидетельство?.. Но если нет, готов тебя внимательно выслушать.
– Это мамина кровь, – заплакала Мая. – Её ударили большой палкой по голове много раз. Они и отца убили!..
– А ты где была?
– Спряталась...
– Резонно. Как же тебя забрызгало?
– В фургоне, пока таилась.
– И можно этот фургон увидеть?
– Они отогнали его на какую-то заброшенную дорогу и сожгли!..
– Кто?
– Разбойники.
– Ты хорошо их разглядела?
– Не очень…
– Напрасно столь ненаблюдательна!
– Не до того было… Сперва в товар зарылась, потом удирала… Успела заметить – один, тот что с дубинкой, – помоложе и смазливый лицом. А второй, бородатый, – хромает, и глаз у него перевязан чёрной тряпкой.
– Уже что-то!.. – оживился судья, и обратился к стражнику. – Свободен. Она, похоже, не врёт. А ты присаживайся, – указал он девочке на обитый замшей стул напротив, у стенки. Как-то неловко было плюхаться на него в рваном перемазанном платье. Она пристроилась на самый краешек, но всё равно пятки теперь болтались над полом, и некуда было спрятать ноги от взгляда строгого господина, который, похоже, обеспокоился – не испачкала ли она ковёр, но, видимо, решил смириться с издержками, будучи заинтересован её словами. – Продолжай! Что они говорили?