Надо удирать, пока полностью не превратилась в ледышку – решила она, развернулась и во все лопатки бросилась в гущу зарослей, туда, где живой круг размыкался. И звери, как по сигналу, рванулись вперёд, не желая, чтобы угощение досталось соседу. Кольцо распалось – каждый сам по себе. Но вместо былой слаженности возникла сутолока. Тощей нищенки всем не хватит – только самым проворным.
И пока они выясняли меж собой, кто таковым окажется, Мая неслась вслепую сквозь чащу. Присыпанные обжигающей крупой мелкие ветки, ломаясь, царапали голени и впивались в пятки, цеплялись и стегали вдогонку. А с ветвей покрупнее, придавленных к земле и не дающих прохода, горстями наваливало за шиворот. Стоял такой треск, что погони не было слышно. А может это она ломилась? Не мог же лёгкий ребёнок наделать столько шума! Впрочем, было уже всё равно. Незачем расходовать силы на то чтобы думать, оглядываться и слушать – только бежать. До самого конца!
Внезапно ноги погрузились во что-то вязкое. Стало просторнее и темнее. Припорошённые деревья не так теснились, а впереди и вовсе расступались, освобождая место непроглядному мраку, точно из мутного неба пролились чернила. Машинально сделала ещё шаг и упала, проехавшись ладонями. Ожидала: сейчас на шее сомкнутся зубы – те клацнули у самого уха. Но ничего не последовало. Мая выдернула из чавкнувшей грязи руки и, распрямившись, обернулась.
Они топтались на ломком ледке, пятясь, когда тот обламывался, рычали, капали слюной и поедали глазами, исполненными злой обиды, но отчего-то не решались на единственный прыжок, отделявший от добычи.
Только теперь девочка сообразила, что под ней больше нет твёрдой земли, и ногами невозможно двинуть, как будто их схватило что-то одновременно мягкое и сильное. Беспорядочные потуги выправить положение лишь усугубили его. Платье задралось, оставаясь на поверхности, но саму засосало выше колен. Рванье интереса не вызвало, зато извлечённая из неаппетитной кожуры плоть, знать, пришлась по вкусу. Вот и попалась – не тем, так этому, проглатывающему не разжёвывая и без раздумий. Не было ни больно, ни противно. Она словно растворялась в тепловатой после зимнего воздуха жиже, вместе со страхом и волей к жизни.
Но ведь попутчик не скорый конец обещал! – вспомнила, нащупав на груди медальон. Обманул? А если хотел, чтобы «сокровище» не досталось вообще никому? Ерунда! Мог выкинуть по дороге в сугроб – стражники-то не следили. Но снег весной растает. А в трясине никогда ничего не найдут. Она с нищим заодно. Даже пахнут одинаково…
Обволакивающий болотный кисель меж тем заглотил по пояс, подползая к выпирающим из-под кожи рёбрам.
Нужно избавиться от камня, как избавился старик! – Мая дёрнула украшение, тонкая нить цепочки больно врезалась в шею, но не порвалась. Попробовала стянуть её через голову, та намертво запуталась в больше месяца не мытых и нечёсаных волосах. Не получается!
Уже груди коснулось…
Воздела руки повыше. Зачем?.. Взывая о помощи? Спасая подарок? Вместо себя?.. Надо достать и выкинуть так! Куда он там нажимал?.. Девочка нащупала крохотный выступ замочка.
И тут её перестало всасывать, ослабило хватку, даже малость приподняло, вроде засомневавшись: стоит глотать всю?.. Не выплюнуть ли?.. Звери взвизгнули и отпрянули. Из глубины, из самых недр, донёсся низкий, на грани слуха, гул, ощущаемый скорее не ушами, а нутром. В утробе болот что-то зашевелилось, задевая поверхность. Та начала вздуваться пузырями – большими и мутными – будто ими подглядывали, не желая до времени показываться целиком. Они выпучивались, росли, распираемые любопытством: какая козявка посмела вторгнуться в пределы, коих прочие существа сторонятся пуще гибели, разбудив…
И разом лопнули! Казалось, кто-то дунул снизу прямо под скомканные у подмышек лохмотья, согрев спёртым дыханием. Из разверзшейся топи вырвалось нечто огромное и невидимое. Раскатившийся стон заставил ветви сбросить искрящуюся снежную пыль. Четвероногие преследователи развернулись, скуля и поджав хвосты. В душном, сгустившемся воздухе заплясали огни, кусочками выхватывая из тьмы коряги, пни и сугробы, чахлые кусты и ветки, одна из которых качнулась над самой головой, не иначе, протянутая кем-то.