– В общем-то, да, – неуверенно кивнул Фридрих. – И стараюсь по мере сил делиться с другими.
– Только мало кто по-настоящему способен это оценить. Для большинства знания – вещь абсолютно бесполезная.
– Позволю себе не согласиться, – скептическое замечание, задев, неожиданно пробудило, казалось, давно изжитую гордость за ремесло. – Не разделяю мнение почтенного… Простите, я так и не знаю ваше имя.
– Путешествуя по чужим землям, мне часто приходилось называться разными. Но здесь ни одно из них ничего не скажет. Пусть я останусь для вас просто безымянным пилигримом. Да что всё обо мне! Вам не терпится рассказать про себя. Очень, знаете ли, хотелось бы увидеть вещи глазами педагога деревенской школы. Признаться, мне в новинку общаться с человеком подобного рода занятий. Интересно, что подтолкнуло ступить на эту стезю?
– Ничего интересного, – смущённо проговорил Фридрих. – Науками в наше время, увы, хлеб не добудешь. И наградой за годы упорной учёбы в академии оказалось пустое брюхо да дыра в кармане.
– Ум отягощён щедро вложенной чужой мудростью, – понимающе улыбнулся гость, – а в животе урчит от голода? Невольно замечтаешься, чтобы всё поменялось местами – и пускай в голове окажется пусто, зато наполнится там, где приятнее ощущать тяжесть. Знакомо. Самому приходилось сидеть на мели, не находя применения своим талантам.
– Примерно так. Оттого и сдался, когда предложили это место.
– Жалеете?
– Вовсе нет, – спохватился учитель. – Жаловаться не на что, и дело нужное. Разве порой с учениками трудновато бывает, особенно с малышами. Мягкость предпочитаю строгости, вот и выходят иногда из повиновения. Тут бы пригодился женский подход, у них как-то лучше получается.
– Да. Это их дело – возиться с малышнёй. Только обучаться наукам – для них совершенно лишнее.
– Не соглашусь с вами. У меня есть ученицы, и некоторые даже способнее мальчиков.
– Девочки? – вдруг оживился собеседник. – И сколько же лет вашим ученикам?
– От семи до четырнадцати. Старших так загружают работой, что становится не до учёбы.
– Значит, не старше четырнадцати. Жаль. И многих успели выучить?
– Не знаю, как и сказать, – нахмурился Фридрих. – Хотелось бы больше и большему. Они тянутся к знаниям, иной раз посильнее отпрысков состоятельных семей. Да времени и возможности мало. Лето все заняты в поле, а зиму… У половины детей ни тёплой одежды, ни обуви. По снегу далековато бегать. Так что для большинства остаётся ранняя весна, да поздняя осень. Не раз сетовал, что школа не на месте. Поставить бы поближе к жилищам, у холма, где церковь. Но священник категорически против, считая обучение наукам не богоугодным делом. Да и свободное строение уже имелось. Прежде здесь размещался трактир, но хозяин разорился. Кабак у въезда в лес переманивал всех клиентов. Там дорога оживлённее, хотя место, на мой вкус, совсем не уютное.
– Ещё бы! Рядом с лесом. Отсюда он тоже недалече. Детишки не пугаются?
– Не без этого. Особенно рано утром и вечером, когда сумерки. Учимся в две смены: малыши и старшие – иначе здесь всем не поместиться. Некоторых даже не пускают из-за случая позапрошлогодней зимой.
– Что же такое стряслось?
– Два мальчика заигрались в снежки после уроков и не заметили, как стемнело. Осмелевшее от голода зверьё подкараулило их на дороге. Одного так и не нашли. Второй с тех пор заикается.
– Печальная история, – покачал головой гость. – Бедные детки. Какой ценой достаётся то, что вряд ли пригодится в будущем. А остальные?
– Стараются всю дорогу держаться вместе. А в самый мороз сидят по домам, порой школа неделями пустует.
– Удивляться нечему. Задумки – задумками, а воплощение, как всегда, хромает, – незнакомец вздохнул, скорее удовлетворённо, чем сочувственно. – И кто же, эта племянница, хозяйка замка, придумавшая учить голытьбу? Старая дева?
– Отнюдь не старая. Неполных двадцать пять. Выглядит даже моложе.
– И вовсе не?..
– Этого знать не могу. Предпочитаю не обсуждать чужую личную жизнь. Многие считают их милость красивой и удивляются, что она до сих пор не замужем. Но это её дело, и ничьё больше.
– Можете описать её портрет?
– Я не художник. Не владею, знаете-ли, подходящими красками… И ей, не думаю, очень бы понравилось. На публике она неизменно носит шляпку с вуалью.
– О! Прячет изъян? Может, шрам?
Кто б говорил! Усмешка напротив читалась лишь по растянутым губам. На остальное, включая глаза, был накинут, пусть в отличие от полупрозрачной ткани неосязаемый, зато непроницаемый покров.