Сверху земля походила на лоскутное одеяло, сшитое из разноцветных кусочков от рыжевато-бурых до золотисто-зелёных, которые ничем не напоминали непролазную грязь убранных полей, колкую стерню скошенных лугов да заросли бесполезного бурьяна по оврагам. Среди них крупинками рассыпались домики деревень, соединённых нитками просёлков. Даже тёмная шкура безбрежного леса с редкими вкраплениями жёлтого и багряного вполне себе мирно расстелилась от скалистого склона до самого горизонта. Только городские шпили как-то хищно выглядывали из-за него. Впрочем, это ей город напоминал о невосполнимой утрате и боли, для других же воплощал иную жизнь, благополучную и полную разнообразных удовольствий.
Не в последнюю очередь процветанием своим он был обязан дороге, которую меряла сейчас натруженными пятками простая сельская девчонка, больше привычная к густой траве с кротовьими норами, рыхлой пашне да лужам в вязких колеях. Немного странновато было ступать по твёрдой поверхности, вытоптанной копытами бессчётных караванов, укатанной колёсами гружёных телег. Вольный город первым по эту сторону хребта встречал гостей, прибывающих торговым путём. Дальше купцы с юга не слишком стремились. К ним относились с подозрением, особенно после минувшей войны. И если тем не удавалось обзавестись достаточной охраной, имелись все основания превратить выручку в лёгкую добычу разбойников, рыскавших по лесам. Бравые ребята Циклопа являли собой их авангард, снимавший сливки со струящихся мимо товарно-денежных потоков. Правда, последние годы они не особо лютовали – больше нагоняли страху. Потому, не любящие рисковать головами и мошной негоцианты спешили расстаться с пользующимся спросом товаром на первой же крупной ярмарке, неизменно проходившей сразу за городскими воротами. Голодная сиротка в своё время исходила её вдоль и поперёк, с обидой проглатывая слюнки, когда любезные ко всем остальным продавцы шикали на неё, не переставая во весь голос расхваливать доверчивым северянам щедроты мироздания, о которых те, ютясь на его отшибе в полном невежестве, и представления не имеют. Мая же знала о них не понаслышке.
Пока родители колесили по свету, скупая по дешёвке и сбывая с наваром всякое старьё, любознательная девчушка глазела на тамошнее изобилие, здесь доступное лишь за баснословную плату. В полуденных землях тепло и не бывает снега. Круглый год благоухают цветы. Деревья ломятся от фруктов. А базары не в пример многолюднее и богаче. Даже пышная ярмарка вольного города тускнеет в сравнении с ними. Но видела она мимоходом и невольничьи рынки, где на помосте среди прочих были выставлены на продажу её тогдашние сверстницы – опалённые солнцем, с измождёнными лицами и безразличной пустотой в глазах. Они, казалось, не замечали разодетых торговцев и покупателей, когда те их беззастенчиво разглядывали и щупали. Но стоило встретиться с ними взглядом замарашке из фургона, ответом на её любопытство читалась молчаливая ненависть. Наверно, завидовали, что у неё есть отец и мать, пусть они не подарок, плохонькое, но платье, а ещё свобода. И она может уехать или убежать, когда и куда захочет, в отличие от них, кому предстоит брести по острым камням и раскалённым пескам вопреки собственной воле. Вот что бывает с непутёвыми дочерями, – стращала мамаша, светлая ей память, не утруждаясь описанием лишних подробностей их печальной судьбы. И кое в чём оказалась права, Мае довелось на собственной шкуре пережить, что испытывают обращённые в рабство. Только её не сделали чьей-то собственностью, а выкинули, как ненужный мусор. Выходит, с ней поступили более милостиво – оставили на воле, а повернувшаяся удача вместо смерти в полной безвестности подарила новую жизнь.
Только что скажет Мартин, узнав, о её прошлом? Рано или поздно ведь обнаружит позорную метку. Объяснить, не дожидаясь, в каком переплёте довелось побывать? Сам тоже не без греха! Поймёт. А если всё-таки не он умыкнул камень?.. Выходит – ошельмованная преступница клевещет на честного человека. Вроде, мил, а случись неприятность – первым делом на него подумала! Бывшему нищему, значит, и то доверия больше? Сама виновата – показывала, хвастала! Решил, смеются над ним, и сам подшутил. Схоронился до времени. Да перегнул палку! Негоже, ежели пилигрим прознает. Разгневается – мало не покажется – ей, что слово не сдержала, и олуху-приятелю заодно. Пора б уж тому встретиться! Неужели ещё гостит? Или разминулись вначале? Пока давала крюк лесом, не мудрствуя, свернул на деревенский большак – так и ближе и спокойней. Хотя вряд ли. Тогда до света должен был выступить. Не пошёл бы он без крайней надобности по темноте через горы. Чего б ему в таком случае вчера не вернуться? В прятки играет?