– Похоже, уже ничего.
– Конкретней сказать, язык отвалится? – не удовлетворилась их милость ответом.
– Я обещала молчать, – добавила Мая ещё тише.
– Не пойму, то его боишься пуще наказания, то выгораживаешь. Сам не торопится выручать! – госпоже показалось, что пленница облегчённо выдохнула. – Всем им очень нужна ты, или нечто, только тебе известное. Чего хотят? Не верят?
– Он, думаю, поверил.
– Но не оставил в покое.
– Ещё приходил? – встревожилась девочка.
– Зачем самому стараться, – успокоила хозяйка, – торчать под стенами, глотку надрывать, мёрзнуть! Для этого найдётся множество охочих дуралеев, лишь бы их направила верная рука. Мужичьё – безликая массовка, задник за сценой. У пастора и гостей из города роли, конечно, позаметнее, но и те – марионетки. А тот, кто дёргает нити, на время спектакля предпочитает оставаться в тени.
– Хотите сказать, это он?..
– Кто ж ещё! Недаром на празднике вынюхивал. Обрадовалась тогда, что от него отделалась, да у того нарисовался иной интерес. Что? Ошибаюсь? Молчишь. Всё ещё сомневаешься? Или, наоборот, догадываешься, кто заставил твоего ухажёра остыть к невесте и ко всему свету?
– Если б знать!.. Но точно не… Зачем ему? Мартин сам бы… – Мая запнулась.
– Ну? Продолжай! Поведал нечто? Или отдал?.. Вроде, ваш заботливый друг искал здесь кое-чего. Нашёл?
– Кажется, нет…
– Могу предположить, – согласилась наследница. – Иначе б не ошивался рядом, раздражённый и озлобленный. Последние дни, правда, не объявляется. Но не оставляет предчувствие, будто затаился неподалёку и копит желчь для очередной пакости. Такому, похоже, для укрытия сгодится любая дыра. Платье поношено, хотя ткани добротной, не многим такая по карману. На пальце перстень Ордена, которым не стесняется хвастать при всяком случае, но лицо старательно прячет… Закрадывается подозрение – а есть ли оно у него? Кто он таков на самом деле?
– Не знаю… – потупилась Мая.
– А вот про твою милость ему доподлинно известно, включая воровское прошлое.
– Я сама рассказала…
– Ясно. Нехитрое дело – выложить господину, изобразившему участие, свою запятнанную биографию, – угадала женщина. – Только, склонна полагать, он не без корысти тебя пожалел. Его о том же не додумалась расспросить?
– Толку!.. Всё равно б не сказал больше, чем хотел.
– И что ж ты о нём выяснила?
– Ему многие завидуют… И боятся… Тогда не поверила. Вернее, что боятся – очень даже. Тоже от страха не знала куда деться. Но чтоб завидовали! Не сильно-то верилось, сидя с ним в одной клетке…
– Клетке? – удивилась дама.
Дура! – посетовала на себя Мая. – Сболтнула-таки!.. Надо было продолжать молчать! А теперь хозяйка, уцепившись за слово, как за ниточку, всё вытянет!
– Вас показывали в зверинце? – начала та.
– Не… Клетка для перевозки заключённых…
– Вот оно как! С тобой более-менее ясно. А он по какой надобности изволил в ней прокатиться? И где его путешествие закончилось?
– Без понятия. Меня выпустили…
– А его повезли дальше? И куда, естественно, не знаешь.
Девушка закусила губу: пусть думает, будто так оно и есть.
– Когда это было? – попробовала зайти госпожа с другого бока.
– Лет пять тому без малого…
– Зимой, значит? Она тогда подзадержалась, – окунулась женщина в одно из последних воспоминаний своей монашеской бытности, – зато, нагрянув, разом отыгралась. Морозом, метелью! – что даже монастырский кров на время перестал казаться постылым. – Помнишь, как в одночасье навалило снегу и водоёмы к рассвету сковало льдом?
– Смутно, – для Маи память о начале тогдашней зимы была куда менее поэтична. – Вроде, пока вели к тюрьме, камни мостовой ещё виднелись, а обратно – побелели, и дорога, и дома, и деревья… Подумала – с глазами от слёз неладное…
– Всё сходится, а прикидываешься – мол, не помню! Где, говоришь, тебя высадили?
– В лесу…
– Бедняжка!.. – с наигранным сочувствием покачала головой их милость, стараясь не поддаваться настоящей жалости. – Долго по нему блуждала?
– Ночь и утро…
– И как же сумела выбраться живой и невредимой? Не замёрзла, не попалась на обед…
– Сама не пойму. Будто хранил кто-то. Только обморозилась немного…
– Стражники, как водится, лучше экипировались?
– Ещё бы! – поёжилась Мая. – В толстенных плащах поверх шуб, меховых шапках и сапогах оба!..
– Двое, значит… Могу представить, наряд доведённой голодом воришки не предполагал такого богатства, – догадка попала в точку. – Как тут не обморозиться. Хм… Немного!.. Только внутри шубы с сапогами нашли насквозь промёрзшую тушу!