«Капля камень точит», – сказал папа маме в тот вечер, когда появился дома с билетами в руках. Мне кажется, я никогда не видела маму счастливее, чем в дни накануне этого путешествия, когда она составляла разные списки и звонила своим подругам, чтобы поделиться новостью: да, она тоже едет знакомиться с Майами, – и записывала адреса, и говорила со мной о Майами так, словно собиралась отправиться в будущее, в мир настоящий, а не такой, как наш, с множеством препон и препятствий.
Я вместе с ними поехала на такси в аэропорт, провожать, и послушно кивала в ответ на все рекомендации и указания, которыми они меня осыпали, прежде чем исчезнуть из поля моего зрения за спинами сотрудников таможни и паспортного контроля. Папа хотел сделать вид, что его насильно влекут к чему-то такому, что его вовсе не интересует, но он тоже выглядел счастливым. Он запасся перечнем интересных для него мест, не совпадающим с маминым, о чем не преминул сообщить; на тот случай, если на пляже найдется какая-нибудь грудастая девица, заметил он за обедом накануне отъезда, подмигнув мне одним глазом.
В первый раз в жизни у меня впереди была целая неделя без родителей, и, открыв дверь квартиры, я почувствовала, что вдруг выросла, что я – полновластная хозяйка своего времени, что могу делать всё, что захочу. Я завела музыку и прошлась, подтанцовывая, по всей квартире, поглядывая на свое отражение в оконных стеклах. Открыла холодильник, убедилась, что мама набила его как следует, и размечталась о часах, которые я проведу с Марито, – наконец-то только вдвоем, без зовущего к обеду звона колокольчика, который прерывал бы наши встречи, без необходимости притворяться, без чего бы то ни было, что могло бы встать между нами. Никогда еще не была я такой счастливой.
Марито пришел в четыре часа. Принес мне букет маргариток. Выглядел довольным. Мы приготовили себе мате; чайник для мате я купила специально, заранее, и спрятала его в своей комнате, чтобы мама не увидела. И всё утро старалась его состарить, молясь про себя, чтобы Марито не заметил, что он совсем новый. На острове мы всегда пили мате, и я говорила ему, что пью его и в городе.
– Чайник – новый, – заметил он, как только я дала ему чайник в руки, чтобы он насыпал заварку.
– Старый у меня разбился, – сказала я, почувствовав себя полной дурой из-за того, что так и не нашла в себе мужества сказать ему, что предпочитаю кофе.
Пачка с мате тоже была нетронутой.
– Мате пьют в компании, а я всегда одна.
В общем, что-то от правды в моей выдумке было. Но ничто в мире не значило для меня в тот момент больше, чем само его присутствие рядом со мной. У нас впереди был еще весь день и даже целая неделя, если мы пожелаем, потому что я уже решила пригласить его остаться, что вообще-то было равнозначно предложению поиграть в папу и маму.
– Для волчьей стаи нам не хватает Лусио, – сказала я.
– Бедняга Лусио, воспитанный парой сумасшедших, – ответил Марито.
Мне было приятно, что он так сказал, мне было приятно знать, что для него и Кармен, и я равным образом были двумя сумасшедшими мамашами.
Сама себе я всегда говорила, что вовсе не думала переспать с Марито, когда пригласила его к себе. Как-то раз мы с ним говорили об этом, но решили подождать, ну, или я решила подождать, а его это, казалось, вполне устроило. Я боялась, что если займусь с ним любовью, то он потом плохо обо мне подумает, боялась, что что-то может пойти не так, даже несмотря на то, что сама этого хочу, и вообще, кто знает, чем это может закончиться. А он сказал мне, что когда я буду готова, мы с ним это почувствуем. Что-то в этом роде. Думаю, еще он сказал, что нам некуда спешить. И когда я пригласила его к себе, зная, что родителей не будет дома, вообще-то я могла бы сообразить, что такой хорошей возможностью грех не воспользоваться. Эта недосказанность стояла между нами, но я не находила для этого ни слов, ни даже образов, и поэтому мы вели себя друг с другом с неестественной вежливостью, будто стояли на сцене перед полным зрительным залом, разыгрывая какую-то пьесу.
Мы сделали себе из подушек в гостиной что-то вроде большого гнезда и забрались в него смотреть по телику идиотский фильм под названием «Субботы супердействия». Разок поцеловались. Я отодвинулась и сделала вид, что смотрю кино. У меня в голове мелькнула та фраза, которую произносили мама и сестра Франциска, когда они говорили о сексе (хотя мама о сексе не говорила никогда, за исключением высказываний о чьей-то нежелательной беременности или критики в адрес некой девушки моего возраста, которой, по ее мнению, была предоставлена излишняя свобода). «Нужно не давать случая», – говорили они, превращая секс в нечто такое, что следовало держать под замком, бог знает где. И вот она я, посреди того самого случая во всей его красе, бесстыдно открываю дверь нараспашку самому страшному греху всего несколько часов спустя после того, как мама уехала в Майами, полностью мне доверившись. Эта мысль ракетой пролетела в моем мозгу и исчезла, и я еще теснее прижалась к Марито и поцеловала его. Нам не нужно было ни о чем говорить, ему ни о чем не пришлось меня спрашивать. Я расстегнула ему рубашку, чтобы коснуться его кожи, но касаний руками мне оказалось недостаточно, и я позволила себя раздеть, потому что хотела почувствовать его всем своим телом, обхватить его ногами, чтобы он мог ласкать меня всю целиком. Я совершала падение. Тело мое раскрывалось и теряло все границы, оно ныло, словно необъятная пустошь, которая внезапно в нем открылась и заполнить которую мог только Марито. Свой первый оргазм я испытала, широко распахнув глаза от удивления и вцепившись в его взгляд, чтобы знать, что не распадаюсь на части. Потом я плакала у него на груди, а он целовал мои волосы, мое лицо, слизывал мои слезы, смотрел на меня так, как никогда раньше. Но меня как будто рывком вернули обратно в этот мир, и я уже без всяких слов знала, что случившееся между нами связало нас навсегда.