Когда через три часа он сказал, что ему нужно выйти поговорить по телефону, я почувствовала, что душа у меня уходит в пятки. Ведь мы заснули, а когда проснулись, за окном уже было темно. Его лицо, слабо освещенное молчаливым экраном телевизора, выглядело очень серьезным.
– Звони отсюда, – предложила я.
– Отсюда не могу, но я быстро сбегаю до телефонной будки и вернусь.
Он не позволил мне пойти вместе с ним и не захотел поесть.
– Сейчас вернусь, – сказал он.
Уходя, он поцеловал меня. Поцеловал глаза, потом губы, обхватив мое лицо руками, и улыбнулся мне, прежде чем лифт закрылся. И снизу позвонил мне на домофон.
– Я люблю тебя, – услышала я в трубке домофона.
Первые часы я провела у телефона, время от времени поднимая трубку, чтобы проверить, есть ли гудок. Может, при разговоре по телефону, для чего он и вышел, ему сообщили какую-то плохую новость, и он обязательно мне об этом скажет, это всего лишь вопрос времени. Несколько раз я выходила на балкон. Уже третий день шел дождь, на улице было пусто, и светофор на перекрестке переключался с одного сигнала на другой ни для кого, машин не было; попеременно загорающиеся цвета отражались на мокрой мостовой. В три часа ночи мимо пробежал какой-то мужчина, потом – ничего.
Три раза я спускалась на улицу. Мне вдруг начинало казаться, что Марито идет ко мне, и я выбегала ему навстречу, чтобы видеть, как он приближается, или же чтобы заставить его прийти, как будто бы он мог не вернуться, останься я наверху, а мое присутствие внизу могло притянуть его, как магнитом. В один из этих походов в голову мне пришла мысль дойти до телефонной будки на улице Санта-Фе – может, он всё еще там?
Предположение, что Марито в течение двух часов говорит по телефону, было идеей совершенно абсурдной, но я так долго ее лелеяла, что мне и это стало казаться возможным. Но я не пошла. Было что-то такое в этих молчаливо мигающих светофорах, что заставляло мое сердце сжиматься. Угол моего дома внезапно стал враждебным, даже угрожающим. Сирена полицейской машины так меня напугала, что я снова вошла в подъезд и стояла там, глядя через окно на пустую улицу, пока меня не пронзила мысль о том, что если Марито мне позвонит, то трубку снять будет некому. От невозможности находиться в двух местах одновременно я расплакалась. Возможные объяснения граничили с бесконечностью.
Телефонный звонок я услышала, выходя из лифта, и вбежала в квартиру ровно в ту секунду, когда он умолк. До самого рассвета я ждала повторного звонка. Когда с улицы послышались первые утренние звуки, я уснула в кресле как была: обняв колени руками и в слезах.
Прошлой ночью я не заметила пятно крови на одной из подушек, но, когда на следующее утро я проснулась, при солнечном свете оно просто бросалось в глаза. По краям пятно уже потемнело, но в центре было еще влажным, ярким и блестело, как драгоценный камень. Увидев его, я снова заплакала. Была ли эта гнетущая тоска платой, которую мне придется заплатить за то, что мы с Марито занимались любовью?