Ответа не последовало. Никакой реакции вообще, как будто внутреннее страдание не оставило места ни для чего другого. Дарвишу вдруг захотелось уйти из этой комнаты, уйти от этой боли. Он чувствовал себя виноватым и не понимал почему. Ему совершенно не за что себя винить. Он спас Аарону жизнь.
- Охам!
- Да, ваше высочество?
Дарвиш пошел обратно в ванную. Халат раздувался позади него, сандалии хлопали по ярким узорам ковров.
- Принеси мои кожаные доспехи. Я иду на тренировочный двор.
Через три часа, обветренный, весь в синяках и ссадинах, он почувствовал себя немного лучше.
"Ничто не избавляет так от чувства вины, как хороший пинок под зад, подумал Дарвиш, когда Охам втирал жидкую мазь в его избитые ребра. - Тебе больно. Мне больно. А посему перестань на меня так смотреть".
На самом деле Аарон редко смотрел на Дарвиша. Следующие несколько дней он лежал неподвижно, завернувшись в почти осязаемое отчаяние. Юноша стоически терпел, когда Карида лечила его. Он никогда не говорил. Несколько раз на дню Фади приносил ему горшок, и если вор нуждался в нем, он его использовал. Он никогда его не просил. Он никогда ничего не просил.
Шахин стоял как вкопанный в тени дворца, наблюдая за последним занятием Дарвиша.
- ... и слишком медленно, - закончил разбор оружейный мастер, когда принц, отдуваясь, помогал встать двум побежденным стражникам.
Шахину это не показалось слишком медленным, он был поражен мастерством своего младшего брата. Слишком долго он рассматривал Дарвиша в одной куче с близнецами, считая его неисправимым, проклятым вином, так же как самые младшие члены королевской семьи были прокляты своим рождением (его руки сотворили знак Девяти и Одной), но теперь этот взгляд казался ему неправомерным.
Дарвиш, больше не желая терпеть колкие вопросы и ехидные замечания приятелей, массу времени проводил на тренировочном дворе.
- Здесь надо видеть светлую сторону, - проворчал принц, когда Охам перевязывал его распухшее колено. - Если так продолжать, то скоро я снова буду в форме. Или разбитый на части, - вздохнув, прибавил он и сунул в рот содранную костяшку.
Даже вино манило его меньше, чем всегда.
Как-то вечером возвышеннейший отец встретил его в коридоре, пробежал холодными глазами по грязным, потным доспехам и сказал без всякого выражения:
- Похоже, вор сделает из тебя человека.
Дарвиш ничего не ответил, но той ночью он нарядился в самые яркие шелка, и его не видели трезвым в течение трех дней.
- Дерьмово выглядишь.
Дарвиш рыгнул, отдал Охаму пустую чашку и покосился на голос. По причинам, которых он уже не помнил, хотя допускал, что в то время они имели некое практическое значение, он приказал перенести Аарона, тюфяк и все прочее из гостиной в спальню. Идея оказалась неплохой: вор заговорил.
- А сам-то ты как выглядишь! - парировал он, балансируя на одной ноге, пока Охам снимал с него грязные штаны.
Аарон, откинувшись на гору подушек, которые Фади сложил в изголовье тюфяка, слегка опустил плечи. Любое другое движение тянуло за шрамы на заживающей груди и грозило ввергнуть его обратно в темноту. Вор скривил губы, наблюдая за сценой у кровати.
- Ты один из принцев, - сказал он.
- Верно. - Дарвиш соскребал какую-то корку, присохшую к тыльной стороне ладони.
У Аарона даже опустились брови, когда он попытался вспомнить.
- Дарвиш...
Охам круто повернулся, цепочки, скрепляющие жилет, натянулись от негодующего вздоха.
- Ты должен говорить "ваше высочество!".
- Почему? - холодно промолвил Аарон, закрывая глаза. - Что он со мной сделает?
- Ты можешь умереть! - отрезал Охам.
- Да, могу.
"Но не умру, - подумал он, - бог моего отца еще не закончил со мной". Эта мысль не взволновала его. Его больше, ничто не волновало. У него не осталось чувств, не осталось жизни. Пусть божья десница опускается. Ему уже все равно.
- Он может звать меня как хочет, - сказал Дарвиш и побрел к ванной. Хватит сверкать на него глазами, Охам, лучше иди сюда. А то как бы мне не утонуть сегодня утром без помощи.
"И кроме того, - тяжело опираясь на одевальщика, принц ухитрился перебросить сначала одну, потом другую ногу через край ванны, - думаю, неплохо, если для разнообразия меня будут называть по имени. И, похоже, черное облако, в которое он себя завернул, наконец испарилось, слава Одной".
После ванны, чувствуя себя если не лучше, то по крайней мере не так близко к смерти, как при пробуждении, принц сидел не шевелясь и наблюдал за вором, пока Охам распутывал его волосы.
- Итак, - спросил наконец Дарвиш, больше потому, что не умел молчать, чем из любопытства, - за чем ты охотился той ночью, когда упал к моим ногам?
Аарон перевел взгляд с узоров света и тени, играющих на потолке, к лицу принца. Почему бы не сказать ему?
- За изумрудом на королевском посохе.
Охам поперхнулся, а Фади на другом, конце спальни едва не выронил из рук блюдо с хлебом и фруктами. Шпион лорд-канцлера, убирающий ванную комнату, навострил уши, дабы не пропустить дальнейших признаний. Принц только ухмыльнулся.
- Я так и думал, что ты явился не за Камнем, поскольку ты не кажешься мне полным идиотом. Изумруд, хм? - Он восхищенно покачал головой. - Зачем?
Аарон сжал губы.
- По личным мотивам, - проворчал он. Фахарра принадлежит ему; память о ней - это единственное, что стоило хранить в его неудавшейся жизни.
- Не хочешь - не говори.
Взяв с поданного блюда персик, Дарвиш начал его очищать.
- Я бы предложил составить мне компанию, - молвил он, пока Фади подбирал упавшую кожицу, - но Карида говорит, что ты еще некоторое время пробудешь на жидкостях. Думаю, она ждет, когда к тебе вернется цвет. Капля сока брызнула на стену над головой Аарона: Дарвиш жестикулировал с сочным фруктом в руке. - Конечно, ты чужеземец, так что более яркого цвета можно и не дождаться.
Это прозвучало как оскорбление. Направляемые своим королем, жители Ишии привыкли думать, что чужеземцы немногим отличаются от варваров, и относились к ним в лучшем случае с покровительственной терпимостью. Такое отношение намного облегчило Аарону воровскую работу.
- У тебя голубые глаза, - заметил он мягко. Дарвиш вытер подбородок.
- Моя бабушка была с севера. С далекого севера. Договорная невеста.
- Король наполовину чужеземец?
- Выходит, так. - Персиковая косточка полетела за балконные перила. Но никогда не говори об этом моему возвышеннейшему отцу.
Аарон едва заметно пожал плечами. Он сомневался, что будет говорить хоть что-то королю Джаффару. И если третьему сыну короля, его голубоглазому сыну, так и не удалось понять, что само его существование напоминает королю о том, что он лишь наполовину из той страны, которой правит, страны, которую он старался очистить от других напоминателей, - что ж, это его дело. Вор не намерен открывать ему глаза на правду - ведь говорят же, третий сын слишком слеп, чтобы мог сам это увидеть. Аарона это совершенно не волнует. Неуверенность короля - не его проблема.
- Что ты собираешься делать со мной? - неожиданно спросил он. Впрочем, его и это не волновало - хотя сердце, по-видимому, не подозревая о его ощущениях, забилось быстрее в ожидании ответа.
- Когда тебе станет лучше?
- Да.
Дарвиш увидел, как солнечный свет превращает волосы Аарона в начищенную медь, как чуть более светлые кустистые брови сходятся над изумительными серебристо-серыми глазами. Шрамы немного портили вид, но даже с ними гибкое мускулистое тело казалось привлекательным. Принц ухмыльнулся.
- Я тут подумал кое о чем.
Аарон оскалил зубы.
- Скорее я увижу тебя в Госпоже.
"Вот, значит, как? Жаль". Дарвиш потянулся за вторым персиком. Он никогда не овладевал насильно любовником и не собирался делать это сейчас. Достаточно мужчин и женщин вешаются ему на шею, чтобы зачем-то изнурять себя, соблазняя одного тощего вора.