Им обоим это нужно.
Пристроившись так, чтобы не задевать больное плечо, Эрика прижалась к боку друга и расслабленно улыбнулась, когда почувствовала, как тонкая рука обняла ее за талию и притянула ближе.
— Ты так и не сказал, где это — здесь? — одними губами проговорила Белуха, вслушиваясь в биение сильных волн и чужого сердца.
Оливер оперся напряженной спиной о хлипкую стену и вдохнул полной грудью.
— На земле Лайтов, Эрика. — Он нежно сжал чужие пальцы. — Дома. Мы у себя дома…
Они вдвоем сидели на покосившейся скамейке около узенького сарайчика с дверью из иссохших досок, и казалось, что в мире не осталось больше никого. Солнце неспешно поднималось где-то слева, море бушевало далеко внизу, над самой головой изредка свистел ветер. Оливер говорил тихо и спокойно, трепетно поглаживал ладонь Эрики, положившей голову ему на плечо, и глядел куда-то вдаль задумчивыми блестящими глазами.
— Я не думал о чем-то конкретном в тот момент, — размышлял опенул, следя за ленивыми серыми облаками возле горизонта. — Просто хотел оказаться где-нибудь, где будет спокойно и безопасно. Видимо, подсознание сыграло со мной злую шутку. Да, ты скажешь, что земля Лайтов сама по себе — антоним спокойствия и безопасности…. Но для меня она, прежде всего, — дом.
— Дома всегда спокойно и безопасно, — лениво согласилась Эрика и подняла на друга взгляд. В свете рассветного солнца его лицо приобрело новые, таинственные черты. — И красиво…
— Очень красиво, — вздохнул Оли и сильнее прижал к себе девушку, пряча ее от промозглого морского ветра. — Я любил убегать сюда в детстве. Правда, раньше это место выглядело совсем по-иному.
Эри чуть приподнялась, чтобы видеть золотистые глаза, ничем не уступающие по цвету утренним лучам.
— Расскажи, — тихо попросила она.
Парень поколебался мгновение, но все же ответил согласной улыбкой.
— Оно… — вздохнул Оливер, — Оно было полно жизни. Утопало в ней. Круглое лето здесь летали белые бабочки и светило солнце, даже когда всюду бушевала гроза. И росли цветы. Много-много лютиков и незабудок. — Взгляд его наполнился чем-то светлым и неизвестным, как если бы инсив видел свои воспоминания, как наяву. — Я обожал часами лежать среди них и разглядывать небо. А еще обожал собирать букеты. Для мамы, для Анель… Анель их всегда хранила. Даже когда в комнате места, чтобы лечь, не оставалось! А, знаешь, однажды я нарвал такой огромный, что просто не смог его поднять и унести с собой. Ты бы знала, как я тогда расстроился! Целый вечер в подушку хныкал…
— Ты был очень милым ранимым мальчиком, — умилилась Эри.
— Я до сих пор милый ранимый мальчик, — фыркнул Оливер и вновь посерьезнел. — Просто в определенный момент я узнал, что растения вянут лишь потому, что я их срываю. Что я только ни придумывал! И добавлял разные соли в воду, и высаживал их в горшках… Но, рано или поздно, лютики чернели, как маленькие угольки, а незабудки опускались на подоконник белыми пепелинками. Все, что мне оставалось в напоминание — только голые стебельки. Они умирали, как бы я ни старался, — Он поежился и крепче обнял Эрику. — И однажды, выкидывая очередной мертвый букет, я понял, что больше не хочу губить то, что люблю. Я перестал рвать цветы и уносить их с собой. Это было сложное решение для восьмилетнего мальчика… Но верное. И я перестал сюда приходить. Думал, если я не буду видеть лютики и незабудки, то мне проще будет обходиться без них…
Оли еще раз окинул взглядом пустынный обрыв, но уже совершенно другими, потухшими глазами.
— Но сейчас, глядя на это место спустя столько лет, — продолжил он, — Я понимаю, как же сильно ошибался. Неважно, забирал бы я отсюда цветы или нет, их бы все равно здесь не осталось. Теперь то, без чего я когда-то не мог жить, исчезло. Умерло. И ради чего тогда я тогда мучил себя, если результат бы не изменился? Разве не лучше было бы наслаждаться цветами каждый миг до самого конца? Разве не так, Эри?
Эрика пожала плечами и сорвала одну из сухих травинок. Покрутила в пальцах, пытаясь представить на ней голубые лепестки или желтые бутоны, и, тяжело вздохнув, ответила:
— Тогда бы ты привязался к ним слишком сильно. И от их потери было бы куда больнее. Любовь превратилась бы в настоящую зависимость. Исчезновение того, к чему она обращена, вырвало бы сердце с корнем.
Оливер тихо рассмеялся, как если бы услышал детскую, наивную глупость:
— Лучше плакать из-за хороших воспоминаний, чем от их отсутствия. Все умирают, Эрика. Нас, опенулов, берегут как зеницу ока. Нам судьбой предрешено видеть, как друзья и близкие жертвуют собой ради наших жизней. — Он осторожно забрал травинку у подруги, покачал головой и обессиленно опустил стебелек к ногам. — А о любимых и говорить нечего. Наверное, опенулы сами распустили слух, что любовь для них ничего не значит. Чтобы никто не проникался к ним чувствами, не привязывался и потом не совершал губительные ошибки. Потому что против лагеря ты пойти еще можешь. А вот против сердца — навряд ли.
Прижавшись к боку парня плотнее, Эри подняла глаза, пытаясь поймать его взгляд. Оливер все так же смотрел на море, словно позабыв о том, что он здесь не один.
Оли одинок — поняла Эрика. Даже будучи сейчас в компании Эри, даже примкнув к каннорам, он оставался таким же одиноким, каким был сразу после побега. Предав лагерь, Оливер лишился всего. Он не сможет просто вернуться туда, где вырос, увидеть тех, кого называл друзьями. Один его поступок перечеркнул все, что дает любому человеку силы. Ни дома, ни друзей, ни семьи — и все ради того, чтобы предупредить Сондру. Чтобы Эрика сегодня сидела рядом с ним, а не лежала в гробу с пронзенным сердцем.
— Оливер, — робко окликнула друга Белуха, смущенно сжимая его ладонь. — Когда ты говорил, что влюблен…
Парень вздрогнул, спина заметно напряглась.
— Даже если твои чувства безответны, — на свой страх и риск продолжила Эри, — Ты все равно будешь… ну, собирать букеты?
Повисла тягучая тишина. Нарушал ее только далекий шум прибоя и поскрипывания старых досок. Эрика мысленно треснула себя по голове так, что звезды перед глазами замелькали. Ну какая же она дура! Оливер ей сейчас буквально вывернул душу, а она только и думает, что о своих чувствах! Вот какая ей, к черту, разница?! У Оли своя личная жизнь, и он в праве сам решать, как ему поступить в отношениях. Если только он, конечно, все-таки влюблен не в…
— Букеты из людей? Да, именно что-то такое я и ожидал от девушки, у которой лучшая подруга — цветок, — усмехнулся опенул и ткнулся носом Белухе в макушку.
— Нет. — Эри почувствовала, как ее щеки заливает краска. — Я, ну, имела в виду…
— Я понял, что ты имела в виду, мышонок, — уже в голос рассмеялся Оливер. — Неужели ты заразилась от ящерки? О боже, вас теперь будет двое с ужасным чувством юмора!..
— Дурак, — натянуто прыснула Эрика, пихая развеселившегося друга в бок. — Чья бы корова мычала! Клички давать — много юмора не надо. И что за мышонок вообще? Меня же Анель так назвала! Повторяешь за старшими?
— Ха-а… да, кстати об этом. — Оли разомкнул их легкие объятья. Супер, Эрика, ты окончательно все испортила! — Надеюсь, ты не расскажешь Дейру? И вообще кому-либо из «синих».
— О том, что ты плакался в жилетку старшей сестре? — попыталась скрыть разочарование за неловким смехом девушка.
— О том, что я вообще к ней ходил. У меня слишком многое накопилось в душе, и мне необходимо было кому-то все это выплеснуть. А среди канноров нет даже тех, кого я смог бы назвать приятелем. Ну, ты меня понимаешь.
Инсив пожал плечами, будто отсутствие близких его совсем не напрягало. Но ведь, оказавшись в чужом лагере, он как никогда нуждался в поддержке. Наверное, поэтому Оли настоял побыть здесь хоть чуть-чуть…
Осознание ударило хлесткой волной, пробежалось дрожью по всему телу и отозвалось громом прибоя далеко внизу. Эри подскочила с лавки, отшатнулась на пару метров от ничего не понимающего друга и ошалело огляделась. Небо, море, обрыв, солнце, трава, горы… Горы!
За сараем, с той стороны, на которую девушка совершенно не обращала внимания, возвышались высокие, черные, как уголь, и острые, как клыки, скалы. Обегали весь остров по периметру, окружали жутким темным венцом, не выпуская туман из низины и не пропуская ни капли солнечного света. Но, словно по велению невидимого сценариста, откуда-то из-за спины хлынул ветер, рванул вниз, разгоняя низкие сизые облака, и угнал густую дымку прочь по каменным долинам и устьям ледяных горных рек. Белесая пелена исчезла и открыла за собой голую землю с редкими узловатыми деревьями, безлистными и мертвыми. А среди них готической короной возвышалась крепостная стена, шпилями и башнями вторя скалам. Внутри этого темного круга, как рукой великана, были неаккуратно расставлены дома, длинные, узкие, с плоскими крышами. А в самом центре — высокое мрачное здание, походившее на одну из жутко завораживающих церквей Средневековья. Еще не отошедший от ночи, город сиял миллионами огненно-алых факелов: их свет лизал высокие черные стены, рвался ввысь, отражался от влажного камня и разбегался всюду причудливыми бликами.