Нет. Раз уж пришла, так стоит довести дело до конца. Бежать от проблем — последнее дело. Да и, Анель, если сбежишь, беды не миновать. А так есть шанс. Крохотный, совсем не видимый, но шанс.
Ледяная ручка под ладонью неприятно скрипнула, петли повторили. Подселенка строго поджала губы и, гордо вскинув голову, пересекла порог.
В зале стояла гробовая тишина. Холод пробирал до костей. Пусть стены и были украшены золотом, янтарем и желтым стеклом, но теплые цвета сейчас казались морозными. Сквозь высокие треугольные окна пробивался свет луны, смешанный с пламенем сотен факелов. Блики бестелесными рыбами пересекали мраморный пол, будто застывшее озеро, и терялись в полукруглых рядах кресел. Анель бы даже восхитилась подобной красотой, будь она хоть на толику более романтична. А вот Оливеру бы наверняка понравилось.
Ха, наверное, она сходит с ума. Одновременно желать, чтобы ключик оказался здесь, и молить, чтобы этого не случилось.
Все присутствующие встали. Кроме двоих: обвиняемого и обвинителя. Керал занимала каменный постамент, как всегда напыщенно грозная. Черный плащ едва доставал ей до пят. А прежде волочился по земле. Ох, конечно, то ведь был старый плащ. Сгоревший вместе со старым телом.
Грэг сидел посередине зала, прикованный длинными медными цепями, которые тянулись до самых стен и терялись в густой тени. Под преступником — от этого слова Анель сильно затошнило — мраморными разводами растекался алый цветок. Подселенка слишком хорошо знала, от чего это ржаво-красное пятно на полу…
Нет, это цветок. Оливер дарил ей цветы, когда был маленьким. Грэг всегда оставлял небольшой букет, если Анель чувствовала себя разбитой. И на свадьбе было так много цветов: орхидеи, вьюнки, ландыши, белая сирень…
— Госпожа Марьер, — протянула Керал, вытягивая шею — капюшон при этом натянулся почти до подбородка. Инсив дрогнула. Командир никогда не называла ее по фамилии. И стоило об этом подумать, как голос Керал смягчился. Модулятор перестал скрежетать. — Анель, милая Анель. Разве ты не должна быть занята?
— По Уставу, преступления, совершенные низшими и средними чинами рассматриваются минор-Сигиллой под началом авитара. — Подселенка, непривычно хладнокровно вычитывая заученный текст, пересекла зал и подошла к судейскому постаменту. — Занята или нет, я обязана вести это заседание, — и улыбнулась, так язвительно, как только могла. — А вам, при всем уважении, находиться здесь вовсе не обязательно.
Керал не отвечала — ждала официального приветствия. Но Анель не хотелось прикасаться к камню.
Анель хотелось плюнуть этой мрази в лицо.
— Мне лишь подумалось, — медленно проговорила главнокомандующий спустя минуту тугой тишины, — Что ты не сможешь быть достаточно объективна. Обвинять собственного мужа…
— О, Керал, оставьте сложные думы мне, — Анель вскочила на постамент. «У вас это все равно не получается, госпожа без имени». — Разве не на то мне дан статус советницы? Я имею достаточно опыта, чтобы вести любое дело, можете не сомневаться.
Керал поднялась с узорного судейского кресла, обитого черным сукном. Анель теперь оказалась едва не на голову ее ниже, но подселенка все еще чувствовала себя так, будто нависала над командиром, как Дамоклов меч.
— Конечно, — заскрипел измененный голос. — Учитывая твое родство с уже тремя предателями, я ни мгновения не сомневалась.
Интересно, сколько еще покушений сумеет пережить эта гадина?
Анель глубоко вдохнула. Какие же еще были цветы? Белые розы, астры, ромашки…
— Однако приговор уже вынесен. — Керал сложила руки за спиной и обернулась к безмолвно сидящим вокруг обвиняемого инсивам. Их там было человек сто, наверняка по всему лагерю собирали. Самых вольнолюбивых. — Твой героизм никто не оценит.
— Вынесен? — дернула бровью Анель. Внутри разрывались миры, рушились, как карточные домики, целые вселенные, все медленно погибало в огне, но девушка сумела нацепить привычную полуулыбку. — Хм, как интересно. Пять минут после начала — и сразу вердикт. Снимаю шляпу перед беспристрастностью и справедливостью вашего суда, мажортеста.
Сейчас она страшно напоминала Оливера. Или, вернее, Оливер напоминал ее.
— Критикуешь Сигиллу? — прошипела Керал. В зале пронесся напряженный шепоток. — Так, может, это не Штейну нужно сидеть там, а тебе? Погляди! Как ты будешь прекрасно смотреться в цепях! Смотри же!!!
Анель насилу отвела глаза от командира и покосилась на Грэга. Он сидел, понурив голову, смотрел в пол пустыми глазами, его лицо приобрело белый оттенок, и казалось, что он уже мертв. Ладони, окольцованные тяжелыми кандалами, в полумраке бликов и далекого огня выглядели деревянными, как у резной куклы, а кончики пальцев посинели от холода. Анель чуть не вывернуло наизнанку. Нет, надо держаться.
Ей все равно, ей все равно, ей все равно!..
— Могу я узнать приговор?
— Дизнитрация, — хмыкнула командир, через модулятор послышались смешки. — Это же очевидно.
— Как по мне, вы субъективны, Керал, — точено проговорила Анель, переводя взгляд на сотни равнодушных лиц вокруг. Все эти лица смотрели на нее. И никто — на плененного. — Покушение на собственную жизнь…
— Ты по-прежнему осуждаешь мои решения?
— Нет, Ке…
— А мне кажется, что осуждаешь. Будь послушной, Анель. Так будет легче — для тебя, для меня. И для твоего благоверного.
Керал бесшумно, как призрак, соскользнула с постамента и медленно приблизилась к одной из массивных цепей. Положила на звенья руку и, как паром по реке Стикс, двинулась в сторону Грэга. Пальцы того слегка дернулись, но тело и лицо оставались неподвижными. Никакой реакции.
Не хочет показывать страх? Или страх не дает показать ничего?..
— Я уже не раз шла тебе навстречу, — говорила Керал. — И этот — не станет исключением. Пожалуй, ты и правда заслужила право выбора. Подойди сюда, Анель.
Анель не могла не подчиниться. В абсолютной тишине каждый ее вдох отдавался эхом от стен. Будто и не было многочисленных наблюдателей, будто их здесь всего трое: она, Грэг и Керал. Подселенка чувствовала, как смывается грим, сползает маска, которую она так усердно носила днем и ночью. Как под тяжестью чувств что-то ломается в сердце.
— Ближе, ближе. Вот умница, — злорадствовала гипнотизерша.
Стоило Анель подойти почти вплотную, как Керал схватила ее за руку и насильно впихнула холодный клинок в ладонь. Автоматически Марьер вцепилась в рукоять, как будто это могло ее спасти.
— Всем известна поговорка: опенулы сами решают, что ждет их за дверью, — продолжала командир, обходя подчиненную по кругу. — Но я думаю, что все мы способны писать свою судьбу. Принимать решения, правильные и неправильные. Опенулы отличаются лишь тем, что имеют множество путей, тогда как нам, чаще всего, предоставляется всего два: действовать или отступить.
Душу окатило морозом. Керал захохотала:
— Ну же, Анель! Теперь выбор лишь за тобой! Либо ты даришь своему возлюбленному быструю и желанную смерть, либо я. Но уже по-своему. На что ты хочешь обречь его: на вечные страдания меж двух миров или на гибель от руки той, кого он любит больше жизни?!
Анель сжала чужой кинжал так, что тот едва не пошел трещинами. Она смотрела на сгорбившегося пред ней Грэга, но перед глазами мелькали совсем другие картины. Вся жизнь — от раннего детства до этого мгновения. От того, как Анель лазала по черным узловатым деревьям под пристальным присмотром пепельных глаз. От того, как они тайком пробирались на кухню после комендантского часа, и дежурная с ласковыми глазами выдавала им горстку сушеных яблок. От того, как он сидел в ее комнате и бережно обрабатывал мелкие раны, тихо ругаясь под нос, как можно быть такой неаккуратной. От того, как он робко подглядывал за ней из-за угла, способный решить любую ее проблему, но не способный произнести три самых простых и самых сложных на свете слова. От того, как они глядели на звезды и мечтали о том, чего никогда не будет. От того, как они достигли того, чего никогда не могло быть. От белых тюльпанов, белых жемчужин, белого платья и присланных кем-то кровавых маков.