Мимо, оглушительно хлопая крыльями, промчалась какая-то птица, а внизу послышалось трение об асфальт шин. А они стояли — как не от мира сего, в одиночестве, но вместе.
Анель никогда не могла объяснить, что же чувствуют друг к другу собратья по дару. Это не любовь и не ненависть, это и не чувство, наверное, вовсе. Странное, непонятное состояние. Тонкая ниточка, которая напоминает, что в этом мире ты не один.
И неизвестно, кому из них больше сейчас нужна была компания другого.
— И что теперь делать? — поднял взгляд на нее Ил. — Если Дейр меня правда, ну, — он сглотнул, — Выгнал. И я теперь без лагеря. Один.
— Ох, милый, понятия не имею… Но, что бы ты ни сделал, оно тебе уже вряд ли аукнется, разве я не права? Так что самое время для безумств.
— Для безумств, — повторил «синий».
Он выглядел потерянным, как будто землю выбили из-под ног. И Анель его как никогда понимала. Лагерь для Хамелеона был семьей. А уж в потере семьи Марьер нет равных.
Каннор задумался на пару секунд и медленно, нерешительно, осторожно проговорил:
— Помнишь… Помнишь, я сказал, что сообщу тебе, когда захочу примкнуть к вам?
Подселенка удивленно распахнула глаза.
— Да, да, помню. Но тебе не кажется, что это безумство слишком безумное? Не будешь ли ты потом жалеть, зайчонок?
— У меня много вариантов? Ляры меня не примут. А один не проживу и недели, — уже увереннее добавил Ил. — Да и разве тебе самой не будет выгоднее, если я перейду к вам? Оливер же потянется следом. А ты хочешь этого. Ты ведь все и проворачиваешь, чтобы его вернуть!
— Но чего я не хочу, так чтобы ты остаток жизни корил себя за неверное решение. Я не собираюсь губить кого-либо ради своей выгоды. Пойми, Хамелеончик, я приняла бы твое решение, не будь ты загнан в угол. Сейчас говоришь не ты, а обстоятельства.
Парень виновато опустил голову, хлюпнул носом и вновь поежился. Анель не хотела лгать себе — она была бы не против, если бы ее проблемы решились так просто вместе с переходом Хамелеона в их лагерь. Но не сейчас, когда он идет на этот шаг лишь от отчаяния. Когда у него нет выбора.
Выбор… Ха, как будто он существует!..
Девушка еще с минуту хранила тишину и молча наблюдала за чужим лицом, пытаясь прочитать мысли и эмоции.
— Иди-ка сюда, — наконец сказала она, разводя руки в стороны.
Ил от неожиданности вздрогнул и недоуменно покосился на инсив.
— Чего?
— Подойди ближе.
— Анель, я не…
— Хочешь. Я знаю. Гляди.
Она вытащила костяной нож из петлицы ремня и отбросила на несколько метров. Подселенец проследил за ним и снова метнулся взглядом к соратнице по дару. Та улыбнулась:
— Ну же. Ты ведь не боишься!
Ил упрямо фыркнул, но боязливо шагнул навстречу. Анель тут же схватила его в охапку и крепко обняла. Чужое сердце громко застучало — да и у девушки не отставало. Каннор еще попытался дернуться, но скоро успокоился.
Снова налетел ветер, но теперь было не так холодно. Хамелеон удивительно теплый. Такой, что, кажется, никогда не остынет, ни в какие морозы, ни в какие лютые зимы.
— Знаешь, Оливер всегда приходит, когда ему плохо, — вспомнила Анель, глядя вперед поверх чужого плеча. — А я всегда его обнимаю — и ему становится легче. Объятья — лучшее лекарство, ящерка, можешь мне поверить.
Парень ничего не ответил. Инсив уже хотела отпустить его, как чужие руки осторожно коснулись ее спины в ответном жесте. Хамелеон все еще молчал, но Анель и без слов поняла, что он согласился.
Наверное, нечасто его обнимают. Канноры никогда теплотой не отличались. А ей сложно представить жизнь без вот таких мелочей. Анель бы, верно, давно свихнулась, не будь в ее жизни Оливера и… Теперь уже только Оливера.
Она устроила голову на мальчишечьем плече и прикрыла глаза, вслушиваясь в чужое хриплое дыхание. И — инсив почувствовала — Ил сделал то же самое. В конце концов, у нее все еще есть этот милый глупый Хамелеон, который понимает ее — и из-за схожей ситуации, и из-за той тонкой ниточки, что их связала при рождении. Который мог бы стать ей настоящей семьей, родись на Инсиве или решившись год назад последовать в стан врага. Но судьба распорядилась, чтобы они были противниками — противниками, которые сейчас, наплевав на войну и лагеря, обнимаются на самом краю крыши.
Ах, как же трогательно! Анель бы расплакалась, если бы слезы остались.
— Тебя вызывают, — негромко сказал каннор и первым отстранился, пряча взгляд.
Делает вид, что ничего не произошло. Что же, его право. Всем нужно время, чтобы свыкнуться с переменами. Особенно с такими, переворачивающими жизненную лодочку к верху дном.
Анель коснулась камня на груди. Перед глазами мелькнула яркая желтая звездочка, мигом превратившись во взволнованное и уставшее лицо человека, сообщения от которого подселенка сейчас ждала меньше всего.
Комментарий к Глава 28. Перемены Вы знали что я это сделаю))
С возвращением меня из небольшого творческого отпуска. Я надеюсь, за одну пропущенную неделю вы не успели забыть, что происходит
/парцелляция_наше_все/
И да, нам действительно стоит обсудить, что Оливер просто стоял там и смотрел, как Эрика переодевается...
Ну а в следующей главе мы вспомним о сюжетных ветках, о которых уже почти забыли, а также понаблюдаем явление, которое не видели уже очень давно (о-о-очень давно)
====== Глава 29. Обычные подростки ======
Вокруг не было ничего. Ни света, ни звуков — одна молчаливая темнота. Даже не оказалось пола. Эри не знала, сидит она сейчас, стоит или даже лежит. Кажется, ее самой тоже не стало. Белуха попыталась поднести руки к глазам, но не смогла и пошевелиться. Она просто парила в той черноте, как в космосе. А может, и не парила. А может, она была просто частью этой тьмы.
А еще здесь не было чувств. Страха, отчаяния и одиночества.
Первой мыслью Эрики стало, что она заснула. Второй — что умерла. Третьей — что в обоих случаях она бы не смогла так трезво об этом рассуждать.
— Эй? — крикнула девушка, но не услышала собственного голоса.
Однако крик подействовал. Прямо перед носом — или перед тем местом, где, как Эри предполагала, должен был быть ее нос — вспыхнула яркая искорка. Следом, неподалеку — еще одна. И еще, еще, множество вспышек, как от толпы папарацци. Эрика хотела прищуриться, но не могла.
Черноты не осталось — все превратилось в огненное марево. А следом ушла и тишина. Голову наполнили миллионы голосов. Кажется, каждая искорка говорила, вопила, пыталась докричаться. От гомона начала болеть голова, но голоса становились только громче и словно специально продирались до самой души. Эри старалась отодвинуться от них, отвернуться, но ничего не выходило. Свет и звуки рвались к ней, тянулись, цеплялись, как сотни ледяных игл.
Они пульсировали, с каждой секундой пробираясь все глубже — и Эрика уже почти могла различить слова. Громкие, короткие, четкие, как удары дроби по дереву. Еще немного и…
Эри распахнула глаза. Она все еще сидела в коридоре. Нет никаких вспышек или голосов. Только стук остался — глухой, прямо в голове. Тук-тук-тук.
До Эрики дошло, что стучатся в дверь. И, судя по тому, что звук не прекращался, открывать кроме нее некому. Белуха осторожно поднялась — голова кружилась, а ноги подкашивались, как хлипкие тростинки — и, держась за стенку, побрела к выходу.
По пути она заметила, насколько же в доме темно. Может, так казалось после слепящего сна (или что это было? Эри не хотела задумываться), но в коридорах определенно не хватало освещения. Так что она лениво треснула кулаком по переключателю, и над головой вспыхнула яркая лампочка. Стены залил темный желтоватый свет, и сразу стало спокойнее.
— Да иду я, — простонала Эрика в ответ на очередной стук.
Она дотянулась до защелки входной двери, которую неизвестный гость уже наверняка подумывал вынести, и нехотя надавила на ручку. В образовавшийся проем тут же протиснулась не кто иная как Ками — перед лицом замаячили яркие пряди.