— Интересно, — протянул он задумчиво. — Неужели тоже пухляков ловил?
— А кто такие пухляки?
— Это такие звери. Маленькие. Пушистые. Планируют с дерева на дерево. Дружат с примитивной магией, — коротко пояснил Флавус. — У них целебный жир и шубка — ею больному спину натирают, для выздоровления. А жир пьют с молоком.
— Понимаешь, Кангасск, — сказала Рейне. — Сильвия у нас приболела, простыла, наверно, в реке, а Флавус очень любит сестренку, вот и решил добыть ей целебного пухляка. Но не стоило жизнью рисковать из-за этого! — она взволнованно глянула на сына. — Мы ее травами и медом вылечили бы, выходили. Болезнь-то обычная, ничего страшного…
— А зачем ночью-то?.. — Кан изумленно оглянулся на Флавуса. Тот безмятежно черпал ложкой суп.
— Днем пухляка не словишь, — махнул он рукой. — Зато ночью они слепы — бери голыми руками… Расскажу: смеяться будешь! Вчера чуть витрянику не попался за этого пухляка, а сегодня нашел одного в носке. Ну, повесил еще вчера вечером носки во дворе сушиться, а утром в одном пухляка нашел. Молодой еще, глупый, иначе не попался бы так… А ты что ночью в лесу искал?
— Я до леса не дошел, — пожал плечами Кангасск.
— А все же? — хитро сощурился Флавус.
— Гулял я…
Молчание. Два изумленных взгляда. Дураком почувствовал себя Кангасск и покраснел так, что видно стало через южный загар.
— Смело, — оценил Флавус. — Но во второй раз так не повезет…
…Такого супа не варили в Кулдагане. Даже мама, когда была жива. Мясо, нарезанное ровными кусочками, было красивым, как красный мрамор, со всеми его прожилками. Кангасск еще догадывался, как можно сварить такое: не пожалеть томатного соуса и красных фруктов. Но остальное… где-то росли эти чудные зернышки, зеленый овощ с пупырчатой шкуркой и, нарезанный соломкой, овощ красный, с годовыми кольцами, как на дереве. Таких не знали у него на родине, и торговцы не привозили…
Горяч, горяч и щедр был этот суп…
— Спасибо, мам, суп волшебный! — от души похвалил Флавус.
— Спасибо, госпожа Рейне, — поблагодарил и Кангасск. — После походной пищи такой суп — бальзам для желудка! — сказал и мимоходом подумал, что несправедливо все же умолчал о владиных блинчиках. Но суп — это особое дело…
И вновь без единого лишнего движения хозяйка собрала со стола тарелки, ложки и хлеб. Ворвись сейчас в дом разбойник — и она, несомненно, уложила бы его тарелкой в переносицу, не промахнувшись с пяти шагов…
Раньше Кангасск не был таким наблюдательным. С тех пор, как он принял в дар харуспекс, ему во всем мерещится некий глубинный смысл. И сердце очередной раз делает ёк от внезапного укола интуиции…
— У тебя нет других дел сегодня, Кангасск? — осведомился Флавус.
— Нет, вообще-то, — ответил он. — Можешь звать меня Кан.
— Если не секрет, как тебя мама звала в детстве? — последовал неожиданный вопрос: госпожа Рейне умела спросить так, что забудешь, куда шел только что, или ложку до рта не донесешь…
— Гасси… — Кан смущенно кашлянул и невольно засуетился: поскреб в затылке, почесал глаз, постучал пальцами по столу…
Хозяйка кивнула и улыбнулась.
Дальнейших расспросов не последовало. Теперь Рейне мыла посуду и не обращала на Флавуса и Кана-Гасси никакого внимания.
— Ну, если дел нет, — широко улыбаясь, развел руками Флавус, — может, расскажешь нам с Сильвией о Кулдагане? Сестру бы это порадовало. А то она с этой болезнью из дома не выходит, так пусть хоть поговорит с новым человеком… Ну так что?
— Да, конечно, с радостью, — рассеянно пробормотал Кангасск с самым задумчивым видом и, уже вслед за Флавусом поднимаясь по лестнице на чердак, затолкал харуспекс под рубашку.
Чердак был светел: две пары гигантских окон смотрели прямо в небо. Крышу подпирала загадочная каменная колонна — присмотревшись поближе, Кангасск понял, что это просто продолжение камина, так что в суровую зиму колонна прогревала жилой чердак, а украшавшие ее каменные морды чарг своими сапфировыми глазами круглый год отгоняли от обитателей дома всякое зло.
Что до самого дома, то видно, что его обитатели любят камень. Среди деревянных домов Ивена он выглядел неприступным замком. И всюду — синеглазые чарги…
На чердаке парней встретила хрупкая маленькая девочка, светловолосая, чернобровая и синеглазая, как брат. Недавно стриженые волосы упругими пружинками рассыпались по плечам. Сильвия была бледна, как и всякий больной ребенок, и держала на руках белоснежную пуховую зверюшку с блестящими глазами-бусинками и двумя длинными, видимой остроты зубами.