Вот почему, когда Привалов объявляет Бахареву, что заводами занимается только из чувства долга, приисками заниматься вообще не намерен и собирается торговать мукой, «Бахарев какими-то мутными глазами посмотрел на Привалова, пощупал свой лоб и улыбнулся нехорошей улыбкой…
— Торговать мукой… Мукой! Привалов будет торговать мукой… Василий Бахарев купит у Сергея Привалова мешок муки…»
Следующий за этим разговор Привалова с младшим Бахаревым, полностью разделяющим взгляды отца, тоже весьма показателен. Привалов хочет объяснить ему суть своих, как он уверен, передовых и гуманистических идей: заводчики — паразиты, они должны людям, чьим трудом создавались заводы и на чьей земле стоят; он говорит, что хлопочет не за себя… И слышит в ответ:
«— Тем хуже для заводов. Подобные филантропические затеи никогда ни к чему не вели.
— Да ведь ты даже хорошенько не знаешь моих филантропических затей…
— И не желаю знать… Совершенно довольно с меня того, что ты бросил заводы».
Если хотите, перед нами миф об Антее: держись за Землю! Ловкачи, обобравшие Привалова, погибли (Ляховский умер, Половодов, будучи в бегах, застрелился, Зося — ни вдова, ни мужняя жена, одна, без денег и в Париже), зато Веревкин, которого старик Бахарев приучил (и тем приручил) к приисковому делу, прочно стоит на ногах и процветает. И это несмотря на то, что Бахарев Веревкину (своему зятю и, между прочим, первому) денег не дал: деньги останутся внуку Василия Бахарева и сыну Сергея Привалова: «Пусть, когда вырастет большой, выкупит заводы…» Потому что завод — не способ наживать деньги, а место, где встречаются и объединяются энергия Земли и энергия человека, и ответственность перед заводами — одновременно ответственность перед Землей и человеческим родом: предками и потомками.
Понятно, что человеку со стороны такая философия может показаться слишком экзотической и далее варварской. Известно, что А. П. Чехов, по происхождению таганрогский мещанин, по образованию — врач, по роду деятельности — великий русский писатель, по всем показателям человек нездешний, весьма недоброжелательно отозвался о горном крае и, в частности, о его столице Екатеринбурге, где ненадолго останавливался в 1890 году по пути к Сахалину: «…я нарочно опустил занавеску на окне, чтобы не видеть всей этой азиатчины. Всю ночь здесь бьют в чугунные доски на всех углах. Надо иметь чугунные головы, чтобы не сойти с ума от этих неумолкаемых курантов… Здешние люди внушают приезжему нечто вроде ужаса. Скуластые, лобастые, широкоплечие, с маленькими глазками, с громадными кулачищами. Родятся они на местных чугунолитейных заводах, и при рождении их присутствует не акушер, а механик».
Чехов — писатель европейский: здешняя «железная ориентация» показалась ему откровенно бесчеловечной. Но вот П. П. Бажов, родившийся в Сысертском заводе в семье за водского рабочего и воспитанный на здешних реалиях, не видел ничего странного в «железном» (именно так он его называл) Екатеринбурге: «На железе родился, железом опоясался, железом кормится»; и, впервые попав в город (в 1889 году, в то же самое время, что и А. П. Чехов), он собирался увидеть здесь — и увидел — «железо, железный круг, чугунку…», многочисленные склады: «Продажа металлов Сысертских заводов гг. Соломирского и наследников Турчанинова», «Железо кровельное, шабальное, шинное, подковное и поделочные обрезки», «Сковородки, вьюшки, заслонки, печные дверки», «Проволока, гвозди и т. д.»…
С Бажовым здесь все согласны: заводской город и должен быть железным, но и замечание Чехова никого особенно не задевает: сам факт рождения на чугунолитейном заводе никому страшным не кажется. Множество уральских жизнеописаний именно так и начинаются: «Родился в Турьинских рудниках…», «Родился в Тагильском заводе…» Более того, многие жизни так и проходили — полностью на заводе и при этом оказывались напряженными, интересными и счастливыми без парижских театров и каналов Венеции.