Оценка по мастерству — своеобразный гамбургский счет — была бесспорно справедливой и шла поверх барьеров социальных и национальных. Так, немец Штоф (понятно, что ненавистный: сказ был закончен в апреле 1942 года — мы только-только ценой жестоких потерь отогнали немцев от Москвы, и победоносная Сталинградская битва была еще впереди), какой бы ни был, а мастер: «руке с инструментом полный хозяин и на работу не ленив». И первые Демидовы — настоящие мастера: разбирались в рудах, в минералах, в заводском строительстве, в мельчайших тонкостях производства, уже тогда очень сложного: каждая плавка была, в сущности, экспериментальной…
В сказах, прослеживаются все стадии становления мастера. Сначала ученичество — терпение, внимание, умение различать детали, видеть камень и слышать мастера. Ученичество продолжается до тех пор, пока ученик не сравняемся с мастером, что не всегда возможно. Поэтому настоящих мастеров мало. Евлах Железко говорит, что он «на весь завод один остался. Старики поумирали, а молодые еще не дошли». Потом сотрудничество, работа почти на равных: это в том случае, когда учитель начинает уважать в ученике мастера и считаться с ним. И наконец, сознательная, самостоятельная, одинокая работа.
Бросаться от дела к делу не полагалось: «Лучше одно знать до тонкости. Да и житья не хватит, чтоб всякое мастерство своей рукой изведать».
Откровенно дурным тоном считалось хвастать, хвалить себя прежде, чем люди похвалят: «Вершинка — мера не надежная: была вершинкой, а станет серединкой, да и разные они бывают — одна ниже, другая выше».
Ценились отрешенность от суеты, предельное духовное напряжение, способное прослеживать тонкости дела «по ходочкам и в полных потемках» и одновременно видеть идею в развитии: «живинка во всяком деле есть, впереди мастерства бежит и человека за собой тянет».
И непременной считалась полная приверженность месту, ощущение кровной связи с ним (сторонний мастер «руку испортит и глаз отобьет»), отсюда и оценка мастерства: «походит ли баран на беркута — немецкая, то есть, работа на здешнюю». ЗДЕШНЯЯ — не значит отечественная, но именно уральская; не случайно местожительство мастера каждый раз подробно указано: Евлампий Петрович Медведев, прозванный Железко, проживает в деревне Пеньковке; Иван Бушуев, племянник или внук старого мастера Бушуева, живет в Златоустовском заводе, сообщаются для верности подробности устройства заводского поселка: улица Большая Немецкая, между горами Бутыловкой и Богдановкой, улица Малая Немецкая, Демидовка и т. д.
Снова та же мысль: наши сила и талант — от земли, от места. И мысль живучая: в середине 90-х годов теперь уже прошлого века в журнал «Урал» неоднократно заходил безымянный (так пожелал) автор, много лет собиравший доказательства того, что Петр I имел серьезные намерения вырастить на Урале особый народ, надежный, как камень и металл. Приходящий автор утверждал, что царь будто бы уже приступил к исполнению своего замысла, потому что имел не вызывающие сомнения доказательства магической силы места (Урала), собранные в результате многочисленных научных экспедиций в наши края, и что только безвременная смерть помешала осуществлению плана.
Другой молодой писатель из Оренбурга прислал повесть, которая, правда, не была напечатана, но замечена была: народ, целиком живущий в горе («если не увидят, то не убьют»), — украшенные камнем царские покои, мастерские, казармы, воины, ремесленники, вельможи — навсегда остается в ней, сам становится местом силы, но память о нем не умирает.
В бажовских сказах о реально Существующих мастерах никаких особых тайн нет; в сущности, эти сказы — сами не более чем мастерски обработанный документальный материал, уникальность которого одна и спасает повествование от откровенного назидания.
Тайна появляется по мере приближения мастера к Горе, на пути его в Горные мастера, и разгадка ее, до конца невозможная, начинается с признания того, что Горный мастер, хотя и занимает в уральской табели о рангах высочайшее место, не просто лучший в ряду мастеров, но другой, находящийся в другом пространстве, и приближение к нему требует ухода, выпадения из ряда, даже в том случае, если этот ряд — жизнь.
«— Кто каменный цветок увидит, тому белый свет не мил станет…