Это не сказочное единение Земли и Неба, слившихся в пылком брачном союзе, это продуманная авторская позиция: ведь даже светлое будущее человечества у Бажова располагается под землей, внутри ее. Тепло, светло, птички поют, «где голый песок был, там хлеба густые да рослые. И людей появилось множество. Да все веселые. Кто будто и с работы идет, а тоже песню поет». Картина известная, прямо хрестоматийная, к примеру, в «Эдде» такая же («Заколосятся хлеба без посева, жизнь станет раем, Бальдр вернется…»), с той только разницей, что у Бажова все эти самородные хлеба и светы находятся под землей.
Интересно, что у другого уральского сказителя — Серафимы Константиновны Власовой — отношение к земле точно такое же: в ней вся сила, и ключ-камень (отмычка к человеческому счастью) тоже открывает вход в землю, вниз. Сама же Власова, по свидетельству профессора Челябинского университета А. Лазарева, верила, что под Уралом существует целая сеть связанных между собою ходов и пещер и что по ним можно дойти чуть ли не до Гималаев. Верила и в то, что отдельные хребты Уральской горной страны сложены целиком из меди, железа, угля, хрусталя и золота.
Сказы пишут и сегодня. Все они разного качества и, конечно, много уступают бажовским, но отношение к земле всюду то же самое.
И в современной уральской литературе, совершенно охладевшей к горнозаводской тематике, можно отыскать удивительные примеры. Старый Вяхи (рассказ «Старый Вяхи», автор Николай Жеребцов, Н. Тагил) умер в ночь на субботу. Это точно была смерть, Вяхи чувствовал ее проявления: слишком легко проснулся после страшной дозы отравленного спирта, попытался нащупать сигареты, но как-то сразу понял, что можно больше не курить… и пошел на шахту, потому что больше некуда. Ему «седьмым чувством в позвоночник вросла эта несветлая работа. Всю жизнь он любил это невеселое место, не замечая, как пьет из него жизненные силы каменная твердь». Вот и ходил он по шахте, вроде бы сквозь каменные стены, а «в рудничном дворе увидел карету Хозяйки, или, проще, электровоз дорожной службы».
И вот что любопытно: среди традиционных подземных персонажей (умирающий шахтер, рудничные псы, призрак невесты в подвенечном платье) встречаются совершенно новые; например, души бомжей и бедняков, чьи безымянные кости были выброшены из могил в процессе устройства богатых захоронений для «новых русских». Новые жильцы появляются только в жилом месте…
У людей, работающих в горе, в самом прямом смысле слова, своя точка зрения на мир: мы под Богом ходим, они — под землей. Поэтому бастующие шахтеры не рвутся в двери правительственных зданий, но стучат касками о землю: ждут защиты.
Эта кровная связь с землей не Бажовым придумана, просто он подтвердил реальное положение вещей.
Уральский способ жить существует, и определяет его именно отношение к земле: признание ее всеопределяющего главенства и одновременное осознание себя как бы ее частью, что делает невозможным отторжение от земли и разлучение с нею. Так, совершенно уральским было поведение хитников, всегда полагавших добычу самоцветов своим природным правом и уж никак не воровством. Наши знаменитые горщики являли собой чистейший образец уральского способа жить: на земле, в земле («На Урале все есть, а если чего нет, значит, не докопались еще»), всегда почитая ее и считаясь с ней настолько, что она сама открывала им свои богатства.
Тут есть факты поистине необыкновенные: Данила Зверев, знаменитый горщик, чудодей, настоящий колдун, знал несколько тайных мест, отмеченных богатейшими самоцветами, держал их на уме до конца жизни, хотел оставить сыновьям на жизнь и на память, но так ничего им и не сказал: пусть все останется дома, в земле.
Примеров много. Есть откровенно романические сюжеты. Мамин-Сибиряк, бесконечно любивший Урал и его столицу, уехал, однако, в Петербург с любимой женщиной. В первом же письме оттуда сообщил сестре следующее: «Об Урале и Екатеринбурге не скучаю даже нисколько: я умер для них». И через год другое письмо: «Лиза, плачь, Маруся умирает. Бог меня наказывает».
Сам Павел Петрович уехать никак не мог. И когда заходили разговоры о том, что ж он в Москву не едет — ведь зовут, только головой качал: о чем говорить.
У нас уральцами признают только тех, кто отличился в этом — уральском — отношении к земле. Ермак — наш, потому что знал эту землю, иначе не нашел бы разом путь через Камень. Татищев — наш: он нашел это место, сердце Урала, центр заводов настоящих и будущих. Даже святой Симеон Верхотурский особенно чтим за то, что пришел сюда из Центральной России, но эта земля его остановила и удержала.