Когда он вернулся, оба посидели еще у огня, время от времени перебрасываясь фразами, точно нащупывали дорогу друг к другу: Фиксатый — покровительственно, свысока, а Петр Сергеевич — забыв о гордыне.
Геолог не испытал чувства тревоги, не увидав утром Фиксатого на примятой хвойной подстилке. Боязливо переставляя ноги, спустился к речке. Обмыв гноящиеся расчесы, набрал в котелок воды и навесил его над огнем. Но босяк явился ни с чем, варить было нечего. Петр Сергеевич выплеснул воду в зашипевшее от обиды пламя.
Заглянув в кисет, хотя и знал заведомо о его пустоте, Фиксатый угадал плевком в ствол молодой лиственницы: демонстрировал пренебрежение к голоду, к трудностям предстоящей дороги через бурелом, ко всему на свете.
— Денек на орехах да грибах проживем, — решил он за обоих. — Вечером опять петли поставлю. Может, до хорошего места дойдем, в пихтовой тайге глухарь не ведется.
Петр Сергеевич медлил, страшась обуваться.
— Давай трогать, пахан!
Тяжело вздохнув, геолог потянулся за портянками. Даже легкое прикосновение грубой ткани к кровоточащим ранам вызывало боль. Фиксатый перехватил просящий, жалобный взгляд напарника.
— Ничего не сделаешь, надо идти.
— Кажется, я не могу идти, — еле слышно сказал Петр Сергеевич и уронил голову. — Не могу, Саша… Идите один, я объясню вам, как надо идти…
Он смотрел в умирающий костер, ни о чем не думая, ничего не жалея. Что же, ему нечего было жалеть. Даже пепла не осталось ему от сгоревшей зря жизни…
Фиксатый растерялся. Пожалуй, он даже испугался, Фиксатый. И он заговорил, впервые пытаясь подыскивать простые, общепонятные слова, но не всегда находя их:
— Да ты не чуди, брось! Нельзя тебе оставаться! Хана тебе здесь будет.
И ободрил по-своему:
— Дави понт, батя, вроде, мол, и не больно тебе! Все дело в характере. Вот увидишь, из тебя еще правильный босяк получится…
Петр Сергеевич вздрогнул, гневно повернулся к Фиксатому:
— И получится, можете не смеяться! Из меня теперь… все получится! Все! Че-орт! — Он застонал, но встал на ноги. Встал, упиваясь ненавистью и обидой, клокочущими в душе. Выбили из жизни, смешали с навозом? Тем лучше! Да, станет босяком, вором, убийцей! Он рассчитается этим за свое бессилие, за голод и ноги, изъеденные мошкой. За все!
Прихрамывая, Петр Сергеевич заковылял вперед.
Путь заступила глубокая разложина с говорливым ручьем внизу. Спуск к ручью был очень крут, обрубленный оползнем: косогор осел, подмытый вешней водой. Не задумываясь, словно не видел его, Петр Сергеевич шагнул в провал и покатился по крутизне, увлекая за собой красноватые каменья и комья глины: никакие препятствия не остановят его, нет!
Когда в разложину спустился Фиксатый, геолог стоял у подошвы оползшего косогора и, задрав голову, рассматривал обнажение.
— Постойте… Подождите…
В последнем слове прозвенела сталь приказания. Фиксатый усмехнулся и присел на камень. Перед глазами оказалось все то же обнажение, он без интереса скользнул по нему взглядом.
Глина как глина. Камни самые обыкновенные, только что цветом красноватые. Золота, говорят, в таких местах не найдешь: должен быть песок или камень белый, вроде сахара, с блеском. Как же он называется, такой камень? Да ну его к черту, и золото даже! С ним, рассказывают, возни много, рогами упираться нужно… Чего это задурил старик?
Поднимая время от времени осколок красноватого камня, чтобы выбросить через мгновение и поднять новый, бормоча что-то в не отмытую от кедровой смолы бороду, Петр Сергеевич уходил вверх по ручью. Уходил медленно, то и дело закидывая голову к верхнему обрезу оползня и поэтому спотыкаясь.
— Батя, идти надо! — позвал Фиксатый.
Но геолог не услышал.
— Могло быть, могло быть… — опять донеслось до Фиксатого его бормотание. — Несомненная кора выветривания… охры… совершенно ясно…
Босяку надоело ждать. Размашистыми шагами нагнав геолога, тряхнул за плечо:
— Кончай чудить! Выпуливаться будем отсюда. Поня́л?
— Что? — словно просыпаясь, Петр Сергеевич смотрел на Фиксатого, не видя его. И вдруг брезгливо стряхнул с плеча тяжелую руку вора, глаза загорелись бешенством. — Вот что, вы свой жаргон бросьте. И потом я занят. Вам понятно?..
Это был какой-то другой, новый Петр Сергеевич!
Он даже не поинтересовался, как приняты его слова, — видимо, просто забыл о спутнике. Не оборачиваясь, прошел еще с сотню метров вперед, покопался в земле у границы оползня и, круто повернув, устремился вниз по разложине. Проходя мимо Фиксатого, даже не покосился в его сторону.