Ускользая от его рук, она отступила за куст можжевельника и, опять показав язык, добавила:
— Наверное, это только кажется! По-ка-за-лось! Лучше пойдем домой, Геночка! А?
Генка переступил с ноги на ногу и, не найдясь, что следует ответить, спросил, потому что увидел ее проклятую корзинку:
— А грибы?
— Следующий раз. Потом. Ладно? — Эля явно потешалась над ним, и Генка показал кулак.
— Дал бы я тебе раза! — пригрозил он, в самом деле чуточку обижаясь.
Эля расхохоталась.
— Ого! Не слишком ли рано показываешь характер?
— Не слишком! — сказал Генка.
Где-то далеко слева, под ватным одеялом тумана, дважды провыла сирена — снизу в шиверу входило судно, заявляя, что занимает узкий фарватер.
— Ладно, пойдем, — вздохнул Генка, вспоминая о своих обязанностях. — Если уж так…
Он все-таки попытался схитрить — поймать девушку, пропуская ее вперед. Но Эля, разгадав маневр, пригрозила пальцем:
— Хорошенького понемножку! Ну-ка, отойди с дороги. Давай, давай! Нечего!..
Она спускалась, придерживаясь за ветки кустов, то и дело оборачиваясь, чтобы лукаво взглянуть на Генку или крикнуть:
— Геночка, ты не заблудился?
Перепрыгнув ручей, остановилась и, прижав на мгновение палец к губам, — тише! — объявила:
— Иди домой берегом! Я тебя знать не знаю, понятно?
— Эля! — начал он было, но не договорил: в тумане, близко совсем, покрывая грохот шиверы, по-волчьи меняя тон, завывала сирена. Смолкла почти сразу же, заголосила чуть дальше. Потом часто-часто зазвонил колокол и, покрывая его глуховатый, без переливов звон, снова сирена.
— Авария! — сказал Генка. — Точно, авария! Плавают, черти, когда нет видимости! Ну вот! Пожалуйста!
Вой сирены, перемежающийся слабеющим звоном колокола, становился все глуше, замирал, гас…
— Генка! — вдруг испугалась Эля. — Может, там люди гибнут? Побежим! — Схватив за руку; девушка потащила его за собой вниз по ручью — к реке.
— Куда? — дернув ее назад, спросил Генка. — Там же скалы, потом шивера. Надо на пост, за лодкой… Да и не увидишь ничего в тумане.
— Все равно бежим! — Словно ожидая сопротивления, Эля потянула его за собой, теперь уже по тропе. — Скорее!
Туман был по-прежнему густ и плотен, тропинка просматривалась впереди на какой-то пяток шагов. На одном из поворотов Эля поскользнулась, корзинка отлетела к кусту смородины.
— Стой! — сказал Генка, настораживаясь, а через минуту успокоенно махнул рукой. — Ладно, не спеши, Петр с батей уже в шивере — слышишь, мотор стучит? Наш, Л-6, я же его знаю по звуку.
Она испуганно прижалась к Генкиному плечу, вглядываясь в туман, прикусив губу, словно боялась закричать.
— Могут погибнуть, да?
— Вряд ли! Катер же, не лодка какая-нибудь, раз сирена и колокол. Могут, конечно, на камнях посидеть, пока не снимут. Это если за фарватер унесет, речнее.
— Пойдем, — выдохнула Эля, поднимая свою корзинку. — Хоть бы туман скорей разошелся, правда?
— Разойдется…
— А что же могло случиться, Гена?
— Всякое. Видимости нет, резанули мимо бакена — и все! Об угластый камень дно прошибить ничего не стоит. А скорей всего на топляк налетели, потому что — слышала? — вниз подались, к плесу. Здесь же шивера, к берегу не приткнешься!
— Думаешь, не утонули?
— Ты же гудки и колокол слышала? Под водой разве позвонишь или посвистишь?
Эля покачала головой.
— Все равно страшно: туман такой, камни, быстрина.
— Сами виноваты. Надо было ход сбавить и лучше смотреть. Бакен от бакена даже в таком тумане разглядеть можно. В шивере они часто стоят… — Он вдруг приостановился, как-то странно взглянул на девушку, стукнул кулаком о кулак. — Вот ежели «матка» тогда проходила, когда мы с тобой еще дома были…
— Так что?
— Ничего, так, — думая о, чем-то своем, ответил Генка, заметно прибавив шагу.
На берегу беспокойно переминался с ноги на ногу Матвей Федорович. Истыканный его деревянной ногой влажный песок походил на кусок войлока, из которого вырубали пыжи черт знает какого калибра. Зимняя шапка, впопыхах напяленная вместо фуражки, сторожко поднимала одно ухо — казалось, что Матвей Федорович чутко прислушивается. Но он не прислушивался и даже не услыхал торопливых шагов сына. Увидев его, удивленно заморгал красными веками, заорал:
— Где тебя, собачий ты хвост, таскало? «Матка» даве прошла, я думал, ты следом уплыл, с Петькой вместях. Слыхал, колокол да свистки в шивере были?