Выбрать главу

Пусть путник распряжет лошадей и поставит их в конюшню у городских ворот, где оставляли лошадей и повозки не только приезжие, но и сами горожане: никакая лошадь не смогла бы забраться по крутым городским улицам. Вверх грузы или переносили на руках, или перевозили на осликах, а тяжелые каменные плиты поднимали лебедками по отвесной стене.

Пусть человек отдохнет, пусть напьется воды и кокосового молока, а когда он сядет на лавку в харчевне и поставит перед собой на каменный, отполированный локтями стол кружку с вином, он расскажет о большом мире за пустыней и горами, о мире, где много дорог, городов и ворот, где по улицам ездят повозки, где дерево можно распилить, расколоть и бросить в камин, о мире, где шумит море.

6

Когда я познакомился с книжником Елисео, он показался мне глубоким стариком, наверное из-за бороды – уже тогда почти седой, хотя ему было немногим более сорока. Я был ровесником его сына, но ко мне

Елисео всегда относился как к равному. Как я понял потом, он ко всем относился так – даже к выжившим из ума старухам и тем более к детям.

В один из первых приездов в город я, бродя по лестницам и галереям, заглянул в маленькую лавку. Вывески не было, а к двери спускались пять крутых ступенек. Я решил, что это один из тех подвальчиков, где можно выпить кофе и кукурузной водки. Но, войдя, я понял, что попал не туда. А вот куда я попал, понял не сразу.

Здесь жили книги. Они лежали и стояли на полках в том свободном порядке, который возникает только сам собой, после долгих случайных перестановок. Центром этого миропорядка был человек, сидевший за столом перед открытым томом. Я растерялся, но не ушел. Я никогда не видел столько книг. Человек посмотрел на меня и жестом предложил присесть на выступавшую из стены каменную скамью.

– Хотите кофе, юноша? – спросил он.

– Да, пожалуй, – растерянно ответил я.

Он налил мне чашечку из медной джезвы, стоявшей на мраморной подставке прямо на столе. Кофе был горячим, как будто меня здесь ждали. Хозяин снова погрузился в чтение. У меня было время осмотреться. Полки с книгами поднимались до самого потолка. Здесь были и миниатюрные томики, и громадные фолианты. Я не мог оторвать от них взгляд.

– Вы что-то хотите почитать? – вдруг спросил хозяин лавки.

Я задохнулся от стыда и дал себе слово, что обязательно как следует выучусь читать, чтобы опять прийти сюда и прочитать все книги на свете, ведь наверняка все эти книги есть здесь. Я ничего не ответил.

Хозяин улыбнулся:

– Давайте выпьем вина, и вы расскажете, что случилось в последнее время в Столице, там всегда что-нибудь случается. Вы ведь недавно оттуда?

– Да, я работаю у старого Хуана – доски вожу в город.

Скоро я совсем освоился. Я пил вино, которое подливал мне хозяин, и рассказывал все, что знал и слышал. Когда мы познакомились и хозяин, заперев лавку на засов без замка, отправился проводить меня до городских конюшен, мы были почти друзьями. Елисео слушал меня так, как будто я принес ему слово откровения. Прощаясь, он сказал:

– Приходите снова, мы выпьем вина, и, может быть, вы что-нибудь захотите прочитать, а может быть, у меня будет для вас работа. Мне частенько приходится заказывать в Столице книги, и, я думаю, вы мне поможете.

Я обещал и сдержал слово. Я выучился читать и даже немного разобрал латынь и греческий. Не то чтобы очень хорошо, но настолько, чтобы мне не всучили не ту книгу, которую заказал Елисео. Места на моей телеге книги занимали немного, а платил Елисео щедро.

7

Книги в городе покупали редко, но Елисео мог бы разбогатеть, поскольку он поставлял бумагу, чернила и перья для градоначальника – алькальда – и его чиновников, а бумаги им нужно было много, и писали они на дорогой – тяжелой и плотной. На чем же еще писать указы о том, что запрещается выплескивать помои прохожим на голову? Но

Елисео тратил почти все свои деньги на книги. Они были очень дороги, особенно те, которые присылали ему из-за моря.

Как ни странно, когда кто-то из жителей города решался купить настоящую книгу, а не азбуку для дитяти, Елисео расставался с ней легко, хотя часто она стояла на его полке десяток лет и он привязывался к ней, как к живому существу. Бывало это редко и всегда кончалось богатой попойкой, что немудрено – книги у Елисео стоили как хорошая корова, а такую сделку нельзя не отметить.

Только старик Мануэль заказывал книги часто и платил щедро.

8

Этот старик всегда был сгорблен, и это скрадывало его огромный рост.

Если бы он вздумал разогнуться, то наверняка не прошел бы ни в одну дверь. Какая-то болезнь мучила его. Чтобы поднять руку, ему нужно было сделать усилие. Чтобы присесть, ему приходилось долго сгибать колени. Голова его едва поворачивалась, поэтому он почти всегда смотрел прямо перед собой. Но сила его была столь невероятной, что о ней в городе ходили легенды. Говорили, будто бы он один поднял гранитную плиту, придавившую строителя, а ее с трудом сдвигали с места десять мужчин.

Старик казался высеченным из камня. Когда я пожал его руку, мне показалось, что это рука не человека, а статуи – шероховатый, разогретый солнцем мрамор. В этом старике было очень мало человеческого. Он настолько не переносил холод, что в его доме на самом верху горы, где все накалялось от солнца, всегда горели несколько жаровен. Ему было трудно ходить по городским лестницам, и поэтому обычно Елисео относил ему книги сам. Он страдал от жары в доме старика, но подолгу там засиживался. Иногда я ходил с ним.

Этого неуклюжего каменного старика интересовали только звезды. На плоской крыше его дома стояло вращающееся кресло из прочного дерева.

Старик усаживался в него, долго расправлял плечи, откидывал голову на подголовник и целыми ночами смотрел в черное, расшитое блестками небо. Все книги, которые он покупал у Елисео, были по астрономии и астрологии. Но старик никогда никому ничего не предсказывал.

Елисео говорил, что Мануэль ему интересен тайной, которую он носит в себе, и утверждал, что старик не предсказывает будущее, потому что точно его знает.

Никто не помнил, когда старик пришел в город, никто не помнил, был ли он когда-нибудь молод. Люди старались об этом не думать и сторонились его, как они всегда сторонятся непонятного, поскольку непонятное может таить в себе скрытую опасность. С годами они привыкли к Мануэлю и относились к нему как к городской достопримечательности, без которой города не бывает.

9

Окно книжной лавки Елисео выходило на уличную площадку, и через него видны были только ноги прохожих. Но из окон задней комнаты, в которой он спал, открывался простор пустыни. Внизу были крыши.

Взгляд скользил по ним, отмечая щели улиц, выхватывая башенки, и уходил дальше и дальше, туда, где разворачивался зеленый язык городских пастбищ, лежавших по берегам реки. Она текла в каньоне, уходившем прямо под гору. Исток реки был в двух днях пути от города

– в оазисе, где ключи наполняли озеро.

Во время дождей равнина оживала, ручьи и речки пересекали ее и впадали в реку. В это время она поднималась, закипала, мутнела.

Дожди шли недолго, и снова наступала жара. Потоки пересыхали, и оставалась только река: ледяная, прозрачная. День за днем равнина выгорала. Цветущий луг превращался в пепел. Зеленая полоса вдоль реки становилась все уже, и казалось, что если еще неделю не придут дожди, трава у самой воды тоже выгорит, а потом пересохнет река, и тогда город обречен.