Постояв с четвертинку часа и порассуждав как бы лучше повернуть этот случай, лорд Андре еще раз оглядел утопающий в хмари город и, тяжело вздохнув, воротился назад. За порогом, меж тем, загремели шаги, скрипнули дверные петли, и в покои к рыцарю-паладину проследовали пойманные с поличным господа: бывшей губернатор Лариус и двое его детей.
– Утро доброе Ваша милость, присаживайтесь, – сухо молвил лорд Андре, – Хотелось бы с Вами немного потолковать – так сказать, беседа на пороге неизбежности.
– Достопочтенный лорд Андре, я могу всё объяснить! Вышло форменное недоразумение…
– Ваши объяснения меня нисколечко не интересуют, – отрезал лорд Андре, – Да и оправдания тоже. Оправдания, они как волосы в ноздрях – есть у каждого. В целом-же ваша вина не требует никаких доказательств. Приказа вывозить казну я не отдавал и отдать не мог, стало быть, вы её выкрали и с нею бежать изволили, изменяя тем самым присяге, да и собственному сану с королевским доверием вместе. Так что, сударь мой, о формальной сути вашей вины не может быть и речи – тут все открыто и ясно. Удерживаю-же я Вас лишь по одной только причине, по причине можно сказать личного, внутреннго любопытства: мне любопытно знать, почему?
– Почему? – пробормотал озадаченный Лариус.
– Да, почему. Почему Ваша милость изволила поступить именно таким образом. Почему Ваша милость изволила опорочить собственную честь? Ведь ежели вы желали покинуть остров вместе с семейством и домочадцами – почему не объявили об этом на сейме? Да и мне бы тоже могли объявить: как наместник достопочтенного лорда Хагена и представитель высшей власти на острове, мне не составило бы труда удовлетворить вашу просьбу, тем паче что подобные просьбы я безо всяких колебаний выполнял все прошедшие дни. Кому как не вам известно, скольким из уважаемых жителей Хориниса я позволил беспрепятственно уйти! Думаете, я против вас удержал бы эту ничтожную милость? Или сейм, над головой которого вы безраздельно властвуете уже десять лет, посмел бы отказать вам в прошении? Напротив, вам - человеку преклонных лет, отслужившему короне верой и правдой, вам бы все удовольствием сделали одолжение и, буде на то ваша воля, отослали бы с острова наибыстрейшим, удобнейшим кораблем. Но вы не стали просить. Почему-же? И казну, кстати, почему взяли? У вас вроде нет проблем с золотом. А коли есть – ну хотя-бы и меня попросили! Клянусь честью - я бы от своего обеспечения оторвал, от себя даже лично, из собственного жалования дал бы вам денег, провизии, одежды, оружия, провожатых, всего чего пожелаете и лично благословил бы вас и ваше семейство плыть до Миртаны, до Архолоса, или до любой другой тихой гавани на ваш личный выбор. Но нет, очевидно такие мелочи как просьбы вам чужды - ваша милость привыкла не просить, а молча брать. Ну и вот – как распоследний висельник, вы молча-же решили ограбить корону, молча обесчестить город позорнейшим бегством, молча бросить тень наконец-то и на меня - наместника королевской власти. Хорош, значит, наместничек – средь бела дня казну проворонил, вора королевских денег отпустил! Думаете лорд Хаген, вернувшись из Миненталя с войском, меня за это похвалит? Так что простите, Ваша светлость, но до зарезу хочется услышать именно из ваших уст – почему. Почему вы так поступили?
Бывший губернатор Лариус долго мялся и, казалось, не мог найти ответа.
– Дети, Ваше превосходительство, – промямлил он наконец, – Видит Бог – не ради себя, старика, грех на душу взял и замарал себя изменой, но ради детей, сынков моих горемычных! Им ведь жить да жить, девок под венец вести, внучат плодить и радоваться долгой жизни в утешение моей старости. А они, меж тем, под присягой как под топором палаческим ходят! Вы на войну велите идти, на войну – а значит на погибель! Ужели не видно и не ведомо вам, милостивый рыцарь, что Хоринису не устоять, что война проиграна, король мертв, а царство разодрано в клочья, что нет теперь никакой короны, нет никаких присяг, никакой власти кроме той, что скоро с огнем и мечем обрушиться на этот остров, которую нельзя остановить и с которой нельзя воевать! Так зачем-же умирать, умирать-то зачем? На кой ляд гибнуть! Кому сильно надо - тот нехай, пусть под орочьи ятаганы и лезет, голову свою кладет пустую под топор коли дураком родился, но губить-то моих детей – зачем?
– А моих рыцарей зачем губить? – спокойно заметил лорд Андре, – Или может, по-вашему, они изволят свои шеи под топоры самовольно, от глупости подставлять, потому что дураками уродились? Нет, Ваша светлость, никак нет. Мои рыцари, что бы вы о них не думали и какими бы прозвищами не жаловали, на самом деле живые люди и ничто человеческое им не чуждо: им тоже хочется жить, жениться, плодиться, детей нянчить и родителей в седое чело целовать. Да и я, право дело, не отказался бы от спокойного дома с яблочным садом где-нибудь на берегу тихой речки –рядышком лес, птички поют, соловьи звонкой трелью разливаются, да! Правда есть одно обстоятельство, что на подобные розовые мечтания налагает решительный запрет: ваши, как вы извольте называть «сынки» - кстати, посмотрите на этих здоровых детин! Никак сами на плечах своих саженных сундук с казной волокли - не старика-же отца запрягать, право дело! Так вот, ваши детишки, как и все без исключения благородные персоны, являются поддаными короля и клятвенно дали присягу служить короне. Клятву дали, слово чести перед Богом и отечеством, слово – от которого нет отступления, которое не терпит заднего, позорного хода. Разве вы этого не понимаете, ваша светлость, разве не осознаете? Вы же благородный человек, ученый, титулованный, да и службу несли среди королевских хоругвей! Вам-ли этого не знать?
– Да, я благородный, я воевал, у меня и титул есть, и земли, но… – забормотал Лариус, ломая шапку в руках. Лорд Андре его тотчас перебил.
– Но? Вы говорите «но»? То есть ваш титул, ваши воинские звания и подвиги терпят двоемыслие! Да-да, терпят двоемыслие коль скоро вы предупреждаете себя этим скользким, гнусным, препирающимся словечком. Вы вообще понимаете, Ваша милость, в чем заключается благородство вельможного мужа?
– Да как вы смеете! – взвизгнул Лариус, – Я, я воевал!
– Очевидно не понимаете, старый дуралей, – продолжил лорд Андре, словно не расслышав кипучее возражение. – Впрочем я не удивлен, ибо от схожего непонимания страдают многие титулованные люди Миртаны. Поэтому, считаю нужным разъяснить: титул – это привилегия, и в то же время – большая ответственность. Благодаря титулу наше сословие богато: в нераздельном владении нашем состоят земли, замки и богатые города. Хлеба насущного ради нам не надобно вставать до восхода солнца, выходить на пашню и, борясь с твердой землей, в поте лица добывать пропитание. За нас добычей пропитания заняты низшие сословия: крестьяне и хлеборобы, охотники и свинопасы, рыбаки, ухари, щукари, чабаны и другой простой люд, имен которого не счесть. С одних наше сословие имеет живые припасы – вино, сыры, фрукты, оленину; с других-же изымает налог золотом, серебром, или медью. Великолепно устроенно, разве не так? Как молвят отцы церковные, Иннос - господин наш на небесах, распорядился упорядочить мир таким образом, чтобы вертикаль божественных сословий отражалась в вертикали сословий земных. Господь, согласно церкви, восседает во главе стола царства небесного и есть сторож и пастырь всея человечества. А мы – господа земные, восседаем во главе стола царства земного и являемся сторожами и пастырями подчинённых нам людей. Поэтому, в отличии от низших, подопечных сословий, нам даровано право – нет, впрочем, не право, а жесткое обязательство носить оружие, учиться им владеть, и умением ратным охранять мир и покой королевства, равно как Господь наш Иннос огненным мечом своим и щитом сторожит твердь земную. Отсюда и клятвы, отсюда и честь, и бесконечная ответственность перед отчизной – так измыслил устроить наш мир небесный владыка, и только лишь в этом лежит корень наших мирских, сословных привилегий. Мы – рука боронящая и меч карающий, мы – добрые пастыри и грозные защитники королевства, мы – и никто кроме нас! Это чернь безыменная может со страха бежать перед кровавым ятаганом орка, падать ниц, ползать на брюхе, и пощаду у врага трусливо вымаливать. Это купцы-толстосумы вправе менять знамена на своих кораблях сообразно тому, какая из морских держав заплатит им больше. У нас-же - господ, такого права нет. И если мы, господин Лариус, черни уподобившись начнем трусить, воровать, и на животе пресмыкаться перед врагом – то плохи-же наши дела! Не заслужили мы значит ни привилегий, ни титулов, ни замков и земель, а лишь только кару Божью и позор несмываемый. Ну и какой-же вы, Ваша светлость, после содеянного, человек чести? А такой вот – воевавший, титулованный, по форме благородный, а по содержанию – чернь, и даже хуже черни безродной себя поведший: ведь воруя и труся, простолюдин своего цеха не предает, а вы – воровством и подлостью, собственный цех предали и на всех остальных тоже бросили грязную тень. Этим самым вы и себя погубили, и детей ваших недостойных, и весь ваш род лжеблагородный с гербами, чинами, и уходящими в века фамилиями. Бог вам за это судья.