Семь часов от полудня надлежало идти по воде, сходить-же на берег не раньше захода солнца, да и только после того, как река повернет на юг: дальше по течению начинались крутые пороги для плоскодонного судна непроходимые, искомые-же Маги Воды жили на северо-востоке, так что южное направление лежало не по пути. Таким образом, сойдя у речной пристани сразу после поворота, путникам надлежало пройти с полверсты назад, а затем вскарабкаться на плато, предваряющее открытые Магами Воды древние руины. Конец этого плато обрамлялся с виду непроходимыми горами, но знакомые с тамошними местами охотники говаривали что чуть севернее от гор, вгрызаясь в скалы, пролегала маленькая, почти незаметная ложбинка, выводящая путника аккурат к развалинам, где и обретались служители Аданоса, Маги Воды.
Но одно дело – составить путь в уме, а другое дело – встать на него собственными ногами. Молодой Бард отнесся к задаче с особой тщательностью и, запершись в библиотеке, до позднего часа корпел над старыми схемами, чертежами, и картами. Старина Сид по бывалой солдатской привычке основное внимание уделил сбору провизии, напутственно приговаривая что сытое брюхо - к лишениям глухо, а на пустой желудок даже самому опытному ходоку одна миля покажется тремя. Пожилой отец Исгарот в свою очередь не отставал, и обшарив сверху донизу обширные кладовые часовни, сумел раздобыть три очень пригожие пары дорожных плащей с капюшонами, предназначавшейся для паломников старых времен. Чудесным образом не истлев за долгие годы в почерневших от старости сундуках, плотные шерстяные плащи обещали уберечь путников от погоды, что с приближением осени все чаще и чаще обрушивалась на Хоринис ненастьем - то проливным дождем, а то и нагоняемой с моря холодной хмарью. Но особенно обрадовались путники найденным в кладовке кожаным башмакам с прилагающимися к ним набашмачниками: прочная деревянная подбивка и железный обод защитили-бы любого ходока от липучей Хоринисской грязи.
Таким образом, потратив на скорые сборы один лишь только день, Бард, Сид, и отец Исгарот выступили из часовни к следующему утру, рассвета не дожидаясь. Скрепя сердце, пожилой Маг Огня затворил двери и, спрятав пожелтевший от старости ключ в походной суме, произнес краткую напутную молитву. Тяжело ему было покидать ставшую родным домом обитель, камнем на сердце лежала тревога, и словно само провидение шепнуло Исгароту на ухо что смотрит он на часовню последний раз в жизни и никогда больше к ней не вернется, а запертые двери так и останутся неразомкнутыми.
– Поспешим-же теперь, с Божьей помощью! – молвил Маг, окончив молитву, – Хоть и нет за нами погони а тракт по утрам обыкновенно пуст, но до Монастырского моста нам надлежит добраться не позднее полудня, а там уж, не мешкая, спуститься к реке, прежде конечно следы запутав как следует, чтобы если кто и идет за нами - подумал что перешли мы мост и за Монастырскими стенами себя укрыли. В путь, друзья мои, в путь!
Взошло солнце, прогревая размокший и ослизлый за ночь тракт, небо застелило серой дымкой, а из окрестных лесов потянуло запахом прелой листвы. Наступающий день обещал быть жарким, спешащие путники уже успели порядком взопреть под дорожными плащами. Впереди, склонивши голову и опираясь на коряжистый посох, широким шагом шествовал отец Исгарот, лишь изредка останавливаясь у обочины и, пропуская спутников вперед, вслушивался в остающуюся позади тишину. За ним рука об руку шли Сид и Бард, с любопытством осматривая чужую для них округу и тихонько перешептываясь.
– Спешим, – заметил, запыхавшись Сид, – Будто взаправду кто за нами гонится! А ведь не слышно ничегошеньки, только птахи щелкают да цикада по кустам скребет.
– Тихо, да»,– ответил Бард, поправляя сползшую на лоб шляпу, – Очень надеюсь, что ни с кем не придется по пути повстречаться, если даже и с монастырскими. Болтовней своей задержат пустопорожней, расспросами, а эдакой прытью мы до моста через час-полтора доберемся, я по карте помню, тут близко!
– А кто тебя обучил карты читать? - спросил Сид, – Я вот, даром что в походы хаживал, а грамоты этой не разумею.
– В Коллегии Бардов, там ко всякой науке любопытство прививают. Ну и отец дома, в Венгарде, обучал бывало немножечко, готовил меня к офицерской службе. Думал, что по стопам его буду идти.
– И от чего-же ты не пошел? – удивленно спросил Сид, – Тем паче что батюшка твой, небось, сам при офицерском чине, ну а ежели из Венгардийских, королевских хоругвей, то тут по службе расти проще пареной репы! Считай что потчуешь рядом с вельможеским сидением, да и с королевским двором почти как родной, дед на дед сродничаешь. Это тебе не у нас в Трелисе с гарнизоном стоять, прозябать посреди глухоманей – у нас в провинции повышений и чина можно хоть до старости ждать, да так и помрешь с пустыми руками.
– Хорошо у вас там в Трелисе значит, – с улыбкой молвил Бард, – По крайней мере было. А я ведь всегда мечтал о провинции: пожить бы где поспокойнее и люди получше, подобрее что-ль бывают, а не как в столице где все злые и холодные – шелк, камень, да парча. На службу не пошел от того, что не мое это вовсе: с детства не любил Венгарда, угрюмых его стен, мостовых железом кованных, и всего этого шумного цокота, лязга, напускной важности и вечной брани, особенно в последние годы. За стенами ведь гораздо лучше: там такой замечательный берег подле Венгарда, море прохладное, а над ним луга бескрайние и зеленые яры - хоть на век пропади, броди себе безымянно и сочиняй стихи, песни, траву ароматную нюхай, губами к ней припадай, землю целуй и живи человеком! Вечером же можно вниз от лугов, опять мимо стен спуститься, вброд через реку перемахнуть и айда к лесным опушкам, от которых охотничьи тропы к взгорьям Нордмара идут. Там если попотеть как следует и повыше взобраться, то даже летом с гор снегом запорошит, прохладой меж дубов вековечных подует, рай на земле да и только! А там уж залезешь на высокое какое-нибудь дерево и посмотришь откуда пришел: вот оно море - синеет и искрится у горизонта, а у его колен город - раскинулся эдаким пятнистым лишайником: рыжеет кровельная черепица на солнце, сверкают золоченными куполами колокольни, расцветает флагами и войсковыми знаменами дворец! Хорош Венгард и красив по-своему, только издалече. Поэтому я с двенадцати лет и уходил из дома к бабушке в Фаринг, бродяжничал то с торговцами, а то и с королевскими волкогонами: они с едой и питьем - а я с песнями и стихами, развлекаю их подле костра, какая там служба! Отец гневался поначалу, крепких розог давал за ночные побеги, но потом смекнул что солдат из меня никакой, и скрипя сердцем в Коллегию Бардов отдал. Там-то меня, дурака, и сцапали.
– Экая ты шкода, милсдарь Бард! – усмехнулся старина Сид, «жил значит у короля за пазухой, да все не в коня корм. Впрочем – каждому свое, и нет над этим иной силы: кому на роду стихи писать писано, а кому – во челе королевской хоругви важно прохаживаться. Я вот всю жизнь об этом мечтал, о славе ратной, но кто-же нас, Сильденских, ко двору королевскому пустит? Как попали в опалу сто лет назад, так и сиди теперь где велено! Нечего, говорят, паршивой кобыле в одном стойле с царскими рысаками стоять. Но это ладно, ты лучше скажи мне кто тебя в Коллегии-то зацапал?
– Нет уж, – в свою очередь усмехнулся Бард, – Это ты прежде расскажи за что в опалу попал, воеводы Буркхарда верный оруженосец! В Трелисе с тобой чего приключилось, или после того злополучного похода Его Величество велели-с наказать?
– Да нет, то старая история, еще до моего рождения стряслось, – буркнул старина Сид, –Впрочем – от чего бы и не поведать? Так вот, в прежние времена родичи мои жили в Нордмаре, назывались ярлами Сиддреда, и служили при дворе конунгов Чернобородых из рода Снежного Волка. Конунг Рогвальд Чернобородый даровал ярлам Сиддреда обширные охотничьи угодия вокруг деревни Сильден, что лежит в низовье обок бурга Чернобородых. В ту пору зверья разного вдоль и поперек водилось с избытком, так что Нордмарские мои пращуры промышляли в Сильдене с доброй поживкой и нажитками - живи себе ходко, дуби шкуры да богатей! Но где уж там счастью пройти, когда судьба - поперёк? Вспыхнула в Нордмаре свалка, на конунга Рогвальда пошел с войной могущественный конунг Клана Огня, Хробарг Пламенный – да, тот самый что впоследствии взял себе корону Миртаны и под знаменем Огня объединил королевство, провидением Божьим нареченный Робаром Первым, Святым. В общем, стряслась великая драка, которую Рогвальд, не смотря на отважный отпор, с треском продул. Бург его был сожжен, двор с челядью – побранен и разогнан на все четыре стороны. Бежали из Нордмара и мои пращуры, укрывшись в лесных чащобах Сильдена которые по старому праву им и принадлежали. Жили вроде как вольно, но страхом терзаемые, ибо воцарившийся на Миртанском претсоле Робар старых прав не признавал, а на Сильденскую «вольницу» взирал с большой немилостью и, согласно расхожим слухам, готовил карательный поход, дабы с «вольницей» этой раз и на всегда расквитаться. Велик был страх перед гневом короля и многие стали течь на запад, к подножьям необжитых лысых гор куда и днесь не ступает нога человеческая. Гиблые они, горы эти, гнездовьями свирепых огров и летающих ящеров известны среди народа, и всяк сторонится их. Но король, укрепившись на троне Миртаны, тем временем решил отступиться от своего гнева и, вместо карателей, послал в Сильден знаменосцев, дабы с остатками вольного народа потолковать и богатый этот край окончательно под крыло королевской власти упрятать. Возликовали тогда люди, решив, что миновала их тяжелая чаша государева гнева, засим перед знаменосцами и вельможами Венгардскими согласиедали на любые, даже самые уничижающие уступки - лишь бы миру быть, а не войне и разбою. Так оно и вышло: старое право конунгов Чернобородых разорвали, Сильденскую «вольницу» и дом Сиддреда отменили, самих-же ярлов, лишив придворных привилегий и званий, довольствовали скромным франкелянством, сократив им прежде даже собственную фамилию – с «Сиддреда» до простого «Сид». Таким образом и началась опала супротив Сильденских Сидов, даром что Святого Робара уже почти век как нет на этом свете, а историю брани с конунгом Рогвальдом разве что старики довроде меня памятуют, и то потому что мне об этом в отрочестве все уши прожужжали. Но, вышло что вышло, прошлого не изменить. Такие вот, сударь Бард, раньше пеклись пироги.