– Так, – настороженно согласился Бард
– Ну вот поэтому я и говорю, что земляной червь – гораздо свободнее тебя. Свободнее он и телом, ибо может изогнуть тулово в любую мыслимую сторону и совершенно любым образом, ты-же меж тем ограничен подвижностью собственных жил и суставов, засим и согнуться можешь только лишь строго в определенных местах -и то, с оглядкой на ощущения в изгибаемых членах дабы кости из седловин ненароком не вывернуть и сухожилий тонких не порвать. Но ладно с телесной свободой, ведь и душевно выходит что червь земляной повольнее тебя: вестимо что червь следует куда желает следовать безо всякой оглядки на закон или границы, с червя никто не снимет дорожную пошлину, червь роет любую землю не раздумывая о правах и владениях, да и во век ему не отвечать перед обязательством, обычаем, или каким-нибудь другим, внутренним мороком. Нет у червя семьи, нет дома, общины, нет родины или сословья, да и забот таких нет которыми днесь тяжела доля людская, принужденная в известной мере от свободы отречься. Нет у червя и греха, также как нет добродетели, ибо всё в природе для него суть едино – как не стать ему святым, так и не заделаться проклятым всеми отступником. Оттоль-же и выходит, что если свобода – это воистину отсутствие любых ограничений, то получается, что ты как представитель рода людского, ниже жалкого червя земляного по грязи ползаешь, на брюхе пред ним униженный барахтаешься ибо и четверти его достоинства не имеешь! Ужели таковой ты видишь свободу, сударь мой млодый? Ужели желаешь жить в эдаком скверном царстве, в стране вывернутых наизнанку зеркал где венцом духа и тела, парагоном высшей свободы, идеалом благости будет повсеместно провозглашен бедный земляной червь?
Выслушав ответ отца Исгарота, Бард задумался силясь измыслить толковый ответ, но отец Исгарот отвлекшись продолжил:
– Мудреные-же мы нынче разговоры ведем, государи мои, только полно лясы точить – прибывать лучше-бы ходу! Скоро уж полдень, а до моста еще полные две мили разбитого тракта, поторапливаться надо и побыстрее с дороги к реке свернуть, а то чувствует мое сердце что погоня идет по нашим пятам и, неровен час, скоро нас нагонит!
Бард с Сидом испуганно переглянулись, вовсе забыв о споре.
– Добрый отец, – сказал Сид, утирая шапкой взмокшее лицо, – От чего думаешь что погоня за нами? Коли округу послухать – шума за нашими спинами нет, да и тракт пустует - прохожей живой души за версту не видать!
– А ты поверни свою пустую голову и глянь на восток, авось чего да и разглядишь! – недовольно проворчал Маг. Сид с Бардом мигом повернулись: трепетно дрожащей лентой из-за поросших густым сосняком холмов едва заметно тянулась тонкая струйка дыма, почти что сливаясь с посеревшим от дневной хмари небосводом.
– Охотники костер в горах развели? – предложил Бард. – А может углежоги лес палят?
– Да уж, углежоги! – передразнил его Исгарот, – Это враги проклятые мою Часовню подпалили! На дым смотри лучше, вот он уже и чернеть начал - небось библиотека задалась.
И взаправду, было блеклая дымная лента померкла и сделалась гуще, неся крупные хлопья сажи вперемешку с яркими угольками. Не проронив более ни слова, трое беглецов во всю припустили по тракту.
Миновало чуть за обедник, когда спешно шагающие по окрутевшей дороге путники, поминутно утирая со лба жгучий пот и устало кряхти, наконец-то вышли к обрамленной высокими кряжами прогалине, от которой вел свое начало монастырский мост. Мост этот, вытесанный из окрестных скал в незапамятные времена, являлся единственным подступом к воротам монастыря. Узкой полосой пролегая над мрачной стремниной, на дне которой разливался заросший очеретом старый пруд, мост был сработан таким хитрым образом, что любому врагу замыслившему напасть на горную общину Магов Огня пришлось бы крайне несладко. Не шире четырех человек, полотнище моста замыкалось подвижным пролетом, при нужде убираемым посредством огромной лебедки за стенами, обрывая тем самым прямой подступ к воротам. Разбивать-же осадной лагерь на прогалине подле начала моста было крайне несподручно: с трех сторон нависали крутые и острые как бритва скалы, над тёмным обрывом вечно гулял промозглый северный ветер, да и по узкому, разбитому тракту снабжать войска регулярной провизией получалось не то чтобы с руки. Словом, то был не монастырь а неприступная твердыня, которую человеку ни обойти, ни окружить: либо дрогнуть всем войском на ветру до скончания веков, либо – испив до дна позорную чашу проигрыша, плестись назад тем-же путем, которым явился изначально. Сид и Бард внимательно осматривались, тщетясь разглядеть потайную тропу, которая по словам Исгарота вела через ребристые скалы, мимо пруда, вниз - к устью реки.
Исгарот тем временем притулился у широко пня подле моста и, отложив в сторону посох, немного перевел дыхание. Выудив из путевой сумки склянку с элексиром, он жадно пригубил и, вытерев губы походным носовым платком, обратился к недоумевающим спутникам:
– Воистину великим было бы вольноперство Магов Огня и короткой их мудрость, если бы они не озаботились сокрыть ту тропу, что вы силитесь разглядеть. Для человека постороннего нет другой дороги кроме как на мост или обратно, через кремнеподобные скалы просочиться разве что несомый ветром бесплотный дух, но путь между тем существует! Только вот хранит его особый секрет, замыкают особые чары, которые я мигом для вас отомкну, только бы дух немного перевести, а то ведь…– пожилой Маг огляделся, как показалось любопытному Барду – с тревогой.
– Отдыхай, добрый отец, – сказал старина Сид присев рядом с Магом, – Благо день выдался очень погожий, да и погони вроде как не слышно. Замешкались небось черти часовню палить, окаянные лешие, а ведь хороша-же часовенка была, как невеста нарядная!
– Только что и была, – вздохнул Маг, – А теперь вовсе, совсем даже нет.
– Кабы этот камень волшебный можно было в пропасть выкинуть - с глаз долой, из души вон, да и дело с концом! – мечтательно пробормотал Бард, поглядывая из-за края обрыва на мутную гладь пруда.
Исгарот тем временем встал и, аккуратно высчитывая шаги, подобрался к лежащим по левую руку от моста скалам. Поросшие мхом и лишайником тверди ничем отличительным не выдавались, но тут Маг воздел свой посох и, припав к скале, властно по ней постучал. Сначала было тихо, но минуту спустя камни внезапно отозвались глубоким рокотом, словно что-то внутри них пробудилось от вековечного сна. Дрогнули и протяжно загудели островерхие кряжи, Исгарот вновь занес посох для удара, с его губ сорвалось властное заклинание:
– Мечом Инноса всеразящим приказываю - отворись! – воскликнул Маг и скала, пуще прежнего зароптав, стала медленно отступать, открывая для путников зияющий тьмой потаенный проход.
– Вот она, наша дорога, – молвил Исгарот вступая в разверзшийся грот, – Теперь быстро за мной и смотрите под ноги!
Сид и Бард изумленно переглянулись, но молча последовали за магом. Ежеминутно спотыкаясь, в кромешной темноте путники осторожной ощупью переступали вдоль каменистый стены, но вскоре грот круто вильнул налево и внезапно оборвавшись, вывел путников на залитый солнцем отвес, от которого узкой лентой тянулась тропа – тайна дорога к реке. Правда двигаться по ней надлежало с крайней осторожностью: порядком потрепанная ветром и нередкими камнепадами, тропа эта бежала по самому краю пропасти, местами и вовсе обрываясь иссини-черными провалами. Тогда путникам (не без помощи Мага, который с препятствиями справляясь на удивление ловко, буквально порхая с камня на камень) приходилось цепляться за языки выступающих камней и, ухватываясь за посох Исгарота, перекидывать себя через обрывы.
Миновал полный час тяжелого спуска, прежде чем тропа соизволила расшириться и подошла достаточно низко к пруду, чтобы путники перестали бояться и зашагали быстрее, через четверть часа достигнув заросшего камышами устья реки, где и была припрятана искомая лодка. Внимательно осмотрев суденышко на следы древесного жучка и пробоин, старина Сид одобрительно кивнул – сплавляться можно смело и без опасений, благо кроме самой лодки целыми оказались и весла, а также длинный, почти в человеческий рост, отпорный багор. Поплевав на руки, путники принялись загружать лодку походным скарбом: Сид аккуратно укладывал тюки под сиденья, а Бард невесть откуда прикатил порожний бочонок, удобный для хранения питьевой воды. Уперевшись подбородком на посох, отец Исгарот раскурил пеньковую трубку и, внимательно всмотревшись в сторону Монастыря, выпустил пару замысловатых колечек дыма.