– Некромант? – сонно молвил охотник, – Где-то я это имя уже слыхал. Вроде какие-то люди заморские бывали в Хоринисе… ох, всего и не упомнишь! Но отдыхать нам надо, а не лясы точить, завтра дай Бог если двадцать вёрст прошагаем и свернем под конец на восток, подальше от тутошней пустоши.
– Погоди-погоди, – оживился Бард, – Что там было говоришь с Некромантом? Я, можно сказать, о нем смолоду сильно наслышан и силюсь каждую весточку собрать. В Венгарде Некромант известен - точнее не повсюду в Венгарде а только среди ученых людей. Сиду вот уже рассказывал про его знаменитые записки.
– Может больше не надо? – тихо простонал Сид, – А то ведь в прошлый раз, когда об этой гадине речи тянули, чуть было на дно речное не ушли! Ох не к добру это все.
– Да ладно тебе, – отмахнулся Бард, – Лучше пусть охотник опять свое расскажет.
– Я мало что помню, – потянулся угревшийся в шкурах охотник, – Давно это было, еще в моем отрочестве. Приплыла значит в Хоринис заморских скоморохов ватага со своим балаганчиком, расставили на торговой площади большие шатры с красными полосами, ударили резво в медные тулумбасы, заныли смычками по скрипкам – в общем, балаган на выезде да и только! Ясно дело весь город сразу на уши встал слетевшись смотреть, ну и я вместе с остальными, было мне лет тринадцать, не больше. Вечерело, факиры фокус казали с огнём и факелами, колесом ходили разукрашенные гистрионы, была даже какая-то округлая баба с южняцким попугаем который вроде гадать умел, да ничего путёвого не выгадывал. Но тут зазвенели струнами лиры, на сооруженный из яблочных ящиков помост пёстрой гурьбой выкатились глумы, из палатки за помостом выскочил похожий на кузнечика человечек и визглявым голосом возвестил: сейчас будут показывать театр, разыгрывать пьесу написанную «самим великим Некромантом»! Вот тогда я это имя впервые услышал да больше ни разу не слыхивал.
– А пьеса-то о чем была, это хоть помнишь? – нетерпеливо спросил Бард.
– Дурь какая-то, – буркнул охотник, – Людям быстро наскучило и, поплевавшись, кто постарше ушли в тратторию старого пивовара Бальдура, которая теперь за молодым Корагоном. Только детвора вроде меня и осталась, правда мы ничего из этой пьесы не разумели. Но коли желаешь, могу её тебе по памяти пересказать.
Бард жадно закивал приготовившись слушать, старина Сид только вздохнул и, укутавшись шкурой до самой макушки, прикинулся спящим.
– Значит так, – молвил охотник, – Начиналось действо с того, что некий молодой солдатик отставший от королевского войска забрел в неизвестный городишко, вроде как приморский. Солдатика, кстати, изображал какой-то маслянистый, пучеглазый хлыщ - вовсе на человека военного не похожий. Ну так вот, бредет солдатик по городу, видит – церковь стоит, Инноса храм, из-за стен служба доносится. Дай-ка думает загляну, заодно и с горожанами почеломкаюсь. Заходит значит, а там уж идет богослужба, граждане чинные восседают – кто познатнее а кто победнее, подле кафедры – почтенный Маг Огня, а за кафедрой – проповедник молебен чтёт. Но вот поди ж ты: проповедник сам – нагий, стоит над приходом в чем мать родила, чреслами голыми потрясывает, но меж тем никому до этого дела нет, будто оно так и положено! Подбегает солдатик к Магу Огня, говорит: – как это так, почему чтец ваш голый? Почтенный Маг лениво поднимает глаза, смотрит на кафедру: – Да, – говорит, – и правда голый. Ну и как ни в чем не бывало продолжает чётки перебирать. – Значит так оно у вас тут заведено, будьте вы все прокляты! – страшно кричит солдат и выбегает из храма. Думает он из проклятого этого города смыться, да только пить очень хочет, поэтому и залазит в корчму, а корчма тоже по-своему чудная: под потолком с визгом летают вроде как гарпии – уж и не разобрать что эти дураки из тряпок и палок понавыкручивали; ну а корчмарь на кривых ходулях подскакивает к солдату, разливает пиво, и вместо закуски подает его, солдата, голову под королевским знаменем! Опять крик, опять какие-то скаженные пляски, солдат в исступлении выхватывает деревянный меч и было порубает корчмаря, но тот ловко уворачивается и, просовывая голову в петлю, сам-же себя вешает и корчась подыхает. Тут кто-то выпустил на помост поросёнка и театр было прервался, но животину вскоре изловили а игру, значит, продолжили: из корчмы солдатик каким-то бельмесом оказывается в пещере, где его встречает тот самый Маг Огня из храма и тащит смотреть диковинки из которых-де составляются хроники Миртанийского королевства: на помост заносят вроде как статуи Инноса, но с приставленными срамным образом цицерями и круглыми задами, следом заходит какой-то расплывшийся от сала пригудник называя себя Робаром Святым, а вокруг него голые девки пляшут с пряничными куклами в руках. Куклы эти изображают невинных Миртанийских младенцев, которых названный Робаром проходимец тотчас выхватывает из рук пляшущих баб, заталкивает пригоршнями в слюнявую пасть, и с жадным чавканьем пожирает. Под бамканье тамбуров и визгливый лай лир замаранного липким крошевом толстяка спроваживают со сцены, на его место восходит трое слепых стариков. Облаченные в цветные хламиды – одна черная, другая красная, третья-же синяя, они изображают трех Богов: тут кстати кто-то метнул на помост прокисшую репу, от вони которой сделалась короткая свалка. Ну да в общем: со страшным воем вертятся старики, вокруг них бегают все те-же бесстыдные бабы и вытряхивают из мешков бараньи кости, а старики знай резвятся, хохочут, по костям дикими козлами отплясывают. Заканчивается эта скотоволока тем, что солдатика ловят приставы и волоком тащат в город, дабы судить за вымышленное убийство корчмаря. Солдат воет не хуже тех стариков, но вооруженные дрекольем горожане привязывают его к огромному белому дубу, с раскидистых ветвей которого свисают королевские знамена и хоругви. Идет суд, наряженный в мантию мирового судьи горбоносый карлик что-то гнусаво лопочет, из-за занавеса вылетает худая корова и, громыхая мослами, начинает бодать деревом. – Вали дерево, это дерево виновато! – верещит судья, горожане очертя голову кидаются на несчастный дуб и, круша ветви, чуть-ли зубами его не грызут. Со страшным треском дерево падает, освободившийся солдат встает на ноги, но тут невесть откуда слетаются все те-же тряпичные гарпии и уволакивают солдата в огненную бездну, на том и конец.
– Однако, – зацокал языком Бард, – Довольно храброе представление!
– И слухать гадко, – проворчал из-под шкур старина Сид.
– Я тогда мало что разобрал, – задумчиво молвил охотник, – Только бесстыжие девицы приглянулись, уж больно хорошие были! Оно-то конечно понятно что крамола, только какой с неё толк? Так, гусей подразнить. Но все-ж напрасно остался смотреть: хоть молодой и глупый – а ведь сказано не ходить на собрания нечестивых и ротозействовать праздно. Скоморохи эти потом вскорости исчезли, но говорят прежде дали пару закрытых представлений в верхнем квартале, для вельмож. Небось там-то уж изгадились до самой макушки, полымя из ноздрей и дым коромыслом!
– Да-а, – мечтательно протянул Бард, впервые за всю прошедшую неделю ему позарез захотелось раскурить хашиша. Разумеется, он понимал, что от описанного охотником балагана за версту разило какой-то мутной дьявольщиной, но тем не менее подобные действа казались ему проявлением невиданной дотоль храбрости - лихой, сумасбродной бравады, способно на которую только богатое творческой мыслью меньшинство, сознательно бросающее вызов затхлым народничьим устоям. Подумать только: голые бабы подле Мага Огня, положенный на престол рыхлый пьянчуга, трухлявые старики в божественном сане, разлихой шум, цвяканье кимбалов, козлиные кости и дикое блеянье! То ведь не вымысел даже, а отблески нового, дивного мира, за полной картиной которого высился незыблемый авторитет Некроманта. Голова Барда кружилась от соперничающих мыслей: с одной стороны его душило необъяснимым восторгом, с другой-же донимал трезвый голос осторожности, подсказывающий что за всеми этими делами должна прятаться какая-то хитрая подтасовка, некая кривизна нарочито притворяющаяся игривой личиной. Бард недовольно поежился, вновь возвращаясь к мутным образам восторга от которых на сердце всегда становилось приятно. Укутавшись потеплее и целиком уйдя в тешащие душу мысли, он вовсе перестал замечать что ночует среди негостеприимных земель Хоринисского крайнего юга где, за пологими хребтами и истрепанными ветром скалами, средоточием немого ужаса возлежала страшная Долина Рудников.