— Браво, elder, прекрасная логика, — с видимым трудом подавляя желание сорваться на крик, сказала она. — Только не учитывает крохотную деталь — заплатить можно кому угодно. И тебе тоже. И даже мне. И хватит уже говорить, что Гезрас — dhoine, я тогда тоже ничем не лучше dhoine. Твои замечательные Знающие, похоже, так и считают.
— Пожалуйста, — сказал Доран, и звучало это совсем уж отвратительно, — не воспринимай это на свой счёт. Я тебя уважаю, но мы должны помнить, какая ответственность…
— И ради чего это всё? — продолжила Аэлирэнн. — Ради возможности жить нормально и не быть убитыми какими-нибудь ксенофобскими ублюдками, просто потому что им так захотелось? Итлинна мне говорила, что иногда цена слишком высока. Я вот теперь думаю, не была ли она права.
— Я понимаю, — всё более отчаянно и всё менее успешно пытался найти слова Доран. — Мне тоже тяжело так жить. Я тоже, быть может, хотел бы вернуться к себе в горы. Рисовать свои карты и чертежи и делать вид, что ничего на свете не поменялось. Может быть, на мой век даже хватило бы.
— На твой век, ага? Сколько тебе лет, напомни? — вспыхнула Аэлирэнн. — Тридцать пять? Сорок? Хватит делать вид, что ты живёшь дольше всех на свете и знаешь вообще всё! Возвращайся в свои горы, пожалуйста! А мне ты куда предлагаешь вернуться? В тюрьму или на виселицу? Или превратиться всё-таки в бездушного голема, которому ничего, кроме нашей славной революции, и не нужно?
Аэлирэнн выдохнула, будто все силы разом её покинули, и закрыла лицо ладонями. Доран с трудом справился с желанием проверить, не плачет ли она. Чувствовал он себя ужасным дураком. Кому, в самом деле, нужны все его слова и все его опасения, если заканчивается всё именно так.
— А знаешь, что хуже всего? — тихо сказала Аэлирэнн, едва слышно то ли вздохнув, то ли всхлипнув. — Я очень боюсь, что ты окажешься прав. И он вообще не вернётся, потому что нашёл кого-нибудь получше нас. И получше меня. Или вернётся, а потом в тех пещерах нас будет ждать полсотни солдат. Или что все твои грёбаные рассуждения уже вообще никому не сдались, потому что он полез в одиночку на сотню накеров и теперь лежит где-нибудь мёртвый.
Доран ободряюще сжал её плечо. Правильные слова, кажется, наконец-то нашлись.
— Или, что вероятней всего, я просто дурак, который возомнил себя чуть ли не Знающим, — ответил он. — И довёл нас обоих на ровном месте. Прости меня, sor’ca, забудь, что я сказал, и лучше вообще больше никогда меня не слушай. Завтра станет лучше. Или, может быть, не завтра, но лучше. А ведьмак твой вернётся. Я, на самом деле, почти уверен.
Аэлирэнн убрала руки от лица, посмотрела на него, нахмурившись.
— Лучше бы, конечно, — пробурчала она, — чтобы ты именно в этом оказался прав.
Лучше бы, — подумал Доран про себя, — всем нам станет намного лучше, когда — и если — наступит это завтра. Когда все они наконец смогут жить так, как хотят жить, и любить тех, кого хотят любить.
Он поднялся с бревна и протянул Аэлирэнн руку.
— Pax? Прости меня, пожалуйста, и не будем больше об этом. Пойдём, Мэв, кажется, поймала сегодня зайца. Я готов поспорить, что ты со вчерашнего дня ничего не ела.
Аэлирэнн приняла протянутую руку, легко, не опираясь на неё, вскочила на ноги.
— Pax. Прощаю и не будем, но я даже не знаю, что это значит.
— «Мир», — ответил Доран. — На этом языке иногда говорят человеческие чародеи.
— Сразу видно непримиримого врага dhoine и поборника расовой чистоты, — криво усмехнулась Аэлирэнн.
— Виноват, — развёл руками Доран. — Но у их чародеев правда есть чему поучиться. Они, по крайней мере, не сидят сложа руки, как умники из Шаэрраведда.
— Что правда, то правда, — ответила она. — И есть ужасно хочется. Pax, дружище.
***
Свист часовых они услышали ближе к ночи, и Аэлирэнн первая вскочила, чуть ли не бегом бросившись к тропинке. Ведьмак въехал на поляну у лагеря, шагом, не торопясь. Выглядел он измученным, был весь перепачкан кровью, а с лошади спешился с видимым трудом.
— Ты там как, котик? — спросила Аэлирэнн, прижимаясь к нему всем телом, не обращая никакого внимания на его перепачканную одежду. — Жив вообще?
— Это не моя кровь, — ответил ведьмак. — Там правда есть пещеры. Теперь в них, скорее всего, можно жить.
— Спасибо, — ещё крепче сжала его в объятиях Аэлирэнн.
Доран тоже взглянул ведьмаку в глаза и с благодарностью кивнул.
— Отпусти на секунду, — попросил Гезрас. — Пожалуйста?
Аэлирэнн, явно нехотя, разжала руки. Ведьмак повернулся к своей лошади, принялся рыться в седельной сумке. Потом, наконец, вытащил несколько срезанных веток, покрытых мелкими белыми цветами. Rosa arvensis, полевой шиповник, пахнущий мёдом и офирским базаром.
— Это тебе, — слегка смущённо сказал ведьмак. — Не садовые розы, конечно…
Аэлирэнн рассмеялась, звонко и весело.
— Котик, это что, месть? — спросила она. — За то, что мы тебя отправили на разведку? Или за то, как я тебя называю? Доран, как думаешь, наш vatt’ghern мне мстит?
Аэлирэнн, не переставая смеяться, уткнулась ведьмаку головой в плечо, а тот повернулся к Дорану с выражением крайней растерянности на лице.
Доран усмехнулся. Vatt’ghern, похоже, был не в курсе, что Аэлирэнн терпеть не может своё прозвище, потому что придумали они его, втроём, вместе с Итлиной, ради громкого звучания и большей убедительности, и не очень-то любит цветы.
— Всё в порядке, — сказал он ведьмаку. — Развлекайтесь.
Гезрас чуть расслабился, обнял Аэлирэнн в ответ и через несколько мгновений тоже тихо засмеялся.
Доран отвернулся и зашагал прочь, обратно к костру и лагерю. Кто знает, — думал он, — может быть, завтра и правда станет лучше.
========== Одна капля крови (Аэлирэнн, ОМП, джен, PG-13) ==========
Комментарий к Одна капля крови (Аэлирэнн, ОМП, джен, PG-13)
(с некоторой натяжкой) ОТП челлендж, день 6 — Making fun of one another
Вода весь день и вот уже половину вечера нудно барабанила по крыше. Аэлирэнн подставила ведро под очередную прореху, которая грозила к утру превратить постоялый двор в сплошное болото, и продолжила мести земляной пол. Дожди, зарядившие после весеннего Эквинокция с неистовой силой, вот уже пару недель как превратили все дороги в сплошное скользкое месиво, и потому на этом постоялом дворе не было нынче ни одного постояльца. А после кошмарного — Аэлирэнн предпочла бы не вспоминать его больше — лета и голодной зимы почти не осталось у хозяев ни еды, ни зерна для скотины, ни денег.
Метла с мерзким звуком скребла пол, дождь всё стучал и стучал по гнилой соломе. Скрежет метлы, глухое шуршание соломы, да ещё иногда мышиный писк и потрескивание дров в печке — за добрых полгода, что Аэлирэнн здесь провела, этих звуки осточертели ей смертельно. Впрочем, хочешь жить — крутись, как можешь. Это единственное правило, которое стоит знать, если ты эльфка, и нет у тебя ни дома, ни гроша в кармане.
Аэлирэнн поставила метлу в угол, в который раз коснулась рукой шрама на шее. Туда, где верёвка содрала кожу, попала инфекция, рана воспалилась и страшно долго заживала, покрываясь мокнущими жёлтыми корочками. Шрам, который теперь, почти год спустя, остался на этом месте, будет с ней, должно быть, всю жизнь, и всю жизнь будет кричать, как ей повезло. Аэлирэнн всегда везло — хотя бы с того года, когда дожила она до своего двенадцатого Беллетэйна, и когда отца выловили из реки уже разбухшего от воды, а мать слегла с чахоткой и выкашляла из себя всю кровь. Аэлирэнн не заразилась, а людям, которые пришли собрать свою долю выручки, не получили её и потому запихнули отца в реку, было плевать на маленькую дочку кузнеца. Повезло ей и прошлым летом — из всех dhoine, убивавших и насиловавших тогда в Венгерберге, ей попались те, кто решил учинить над эльфкой «справедливый суд», а из всех верёвок на свете — ветхая и прогнившая, и оттого не выдержавшая даже её небольшого веса. Везло и сейчас — хозяин и хозяйка постоялого двора в пятнадцати милях от города согласились взять к себе служанку, чтобы мела полы и мыла посуду за еду и набитый соломой тюфяк, и закрыли глаза на её острые уши и мелкие зубы.