Он подсел поближе и на мгновение задержал руку в воздухе, слегка перебирая пальцами, словно не в силах выбрать, что же попробовать в первую очередь. А потом набросился разом и на слойки, и на драники, жмурясь от удовольствия, как кот. За полчаса мы напару уничтожили трехдневный запас продуктов и могли только лежать, глядя в потолок. Прозрачный браслет с датчиком на его запястье верещал, как автомобильная сирена - так подскочил уровень сахара в крови. Бруно снял его и засунул под подушку.
- О-ох, завтра я буду сожалеть об этом, - простонал он. - Наверное, у меня будет ик!..сульт. Или еще что похуже. Ну и ладно, зато сегодня мне было вкусно! Так вкусно, как никогда в жизни. Спасибо.
И серьезно так посмотрел на меня. Я даже растерялся.
- Да брось ты, было б за что! Расскажи лучше, что ты знаешь про эту клинику?
- Ужасное место, - пробормотал он. - Там люди исчезают.
- Да ладно! Неужели ты веришь этим детским страшилкам?
- Моя старшая сестра там пропала. Три года назад. Она красавица была, умница, у нее по всем предметам высший балл. Гордость всей семьи, не то, что я, остолоп. Господи, да она даже больна не была - так, могла свалиться с гриппом зимой на пару дней. Родители - папа тогда еще работал в посольстве - добились направления в Шварцвальд, надеясь, что горный воздух укрепит ее иммунитет. Первые годы почти каждую неделю приходили письма, потом все реже. А потом пришло официальное извещение, что она сильно простудилась и умерла от воспаления легких. Только знаешь что? - Бруно так резко придвинулся ко мне, что я инстинктивно отпрянул - взгляд у пацана был совершенно безумный. - Вранье это все. Это бабушке они могут мозги запудрить, а меня не проведешь. Я хочу выяснить, что на самом деле произошло, понимаешь? - от волнения он сжимал мою руку - так ему важно было, чтобы я верил. Я кивнул, лишь бы только он успокоился.
Мы погасили свет, но я еще целую вечность не мог уснуть - все думал о том, сколько правды в его истории.
***
В Шварцвальд поезд прибыл только к вечеру следующего дня - мы долго стояли на каких-то запасных путях, а работники в форменной одежде носились, как угорелые, тревожно переговариваясь о чем-то. Видимо, на путях опять произошел теракт.
Настроение было отвратительным. Ночью я почти не спал: под утро проснулся в липком поту, и выполз в тамбур, чтобы не перебудить весь вагон старческим кашлем и предсмертными хрипами. Уже утром я выяснил, что дело в Бруно. Он взял с собой в клинику подушку. Набитую перьями! Когда я услышал об этом, то поначалу не поверил своим ушам. Он признался, что она пахнет, как волосы его мамы. Которая умерла год назад. Услышав это, я так и не обмолвился ни словом о ночном приступе. А в остальном он вполне нормальный, даже забавный. Похож на плюшевого медведя и верит всем небылицам, что я на ходу сочиняю.
После обеда мы пошатались по вагону, поболтали с парнями из соседних купе. Все равно заняться больше было решительно нечем. В поезде, видимо, были установлены глушилки wi-fi сигнала, так что единственное, на что годился майджет - снимать пролетающие за окном чистенькие, погруженные в дремоту городки в три улицы, с церковной колокольней, напоминающей свечу на именинном торте, и темные очертания далеких гор. От скуки я достал из дорожной сумки флейту и сыграл пару простеньких мелодий. Бруно, признавшись, что абсолютно лишен музыкального слуха, готов был аплодировать даже гаммам.
Швейцария, наверное, единственная страна, которую не захлестнуло волной мигрантов. Здесь ни разу не взрывали метро. Хотя тут его и не было никогда, наверное. Про Швейцарию в новостях говорили только в связи с тем, что тут в очередной раз встретились «черные пиджаки» - лидеры мировых держав. Это был словно запасной уровень в игре, где все хранят деньги и ценности, и запрещены перестрелки. В Европе за последние двадцать лет неслабо поштормило: прежние границы государств если и остались, то в большей степени на картах. Во Франции орудуют арабы, в Испании вечные митинги и забастовки, Греция фактически в осадном положении... В Ганзейскую конфедерацию вошли крупные города на севере Германии, скандинавские страны и так, по мелочи - каждый сохранил свой язык и суверенитет, но в любой заварушке выступают как единая сила.
За окном уже смеркалось, когда поезд, наконец, начал замедлять ход. Издав протяжный тоскливый гудок, он остановился у неприметного полустанка. Краска на покосившейся табличке с названием станции давно облупилась. Все продолжали болтать и смеяться, не сомневаясь, что через пару минут состав двинется дальше. Не тут-то было. В тамбуре раздался пронзительный свист. Я сунул флейту за пояс и высунул нос из купе. Хмурый проводник, не тратя лишних слов, согнал всех с мест и вывел на перрон. На лицах всех ребят читались недоумение и тревога.