Она сидела на единственном в комнате стуле, так что мне пришлось сесть прямо на пол. Так, наверное, ощущает себя взрослый, который понарошку пьет чай в детской комнате в компании плюшевого медведя и старой куклы, натужно пытаясь изобразить интерес к игре. Пигалица сидела с прямой спиной, как на приеме у английской королевы. Поймав ее насмешливый взгляд, я смущенно отвел глаза.
- Ну, рассказывай, - наконец, потребовала она. - За что мадам отправила тебя в подземелье?
- Режим нарушил. Меня застукали ночью в коридоре, когда я шел из уборной.
- А ты разве не боишься Стеклянной Баронессы? - вытаращила глаза она. - Утащит в застенки и выпьет всю кровь!
- Стеклянная Баронесса? Ну-ну. Кажется, мы с ней встречались. В библиотеке, ночью. В полнолуние. Кстати, как книги, интересные?
- Вот так, из-за одного-единственного профана, который всюду сует свой нос, и рушатся легенды, - с притворной грустью вздохнула она, театрально закатив глаза. - Не зря тебя в подземелье упечь собирались! Ясно сказано же: ночью по замку бродить запрещено! Стеклянная Баронесса что, по-твоему, не человек? Может она прогуляться? Или должна всю жизнь так и просидеть в этой дурацкой башне?!
- Кто ты на самом деле?
- Я - призрак замка, - усмехнулась она. - Но ты можешь звать меня просто Дита. Кстати, это, кажется, ты обронил? - и она, улыбаясь, протянула мне флейту.
Отворилась дверь, и в комнату с огромным подносом ввалился Гуннар. Бросив быстрый взгляд на маленькую хозяйку, он с каменным лицом стал накрывать на стол. Я смотрел и не верил своим глазам: на блюде возвышалась гора пирожных, посыпанных сахарной пудрой кексов, облитых шоколадом эклеров и сдобных булочек с маком и корицей. Бруно при виде такого изобилия точно бы хватил удар.
- Это все - тебе? Тебе одной? - изумился я. - Я в Шварцвальде уже несколько месяцев, и ничего, кроме овсянки и плесневелого хлеба, не видел.
Она лишь пожала плечиками и, отломив маленький кусочек печенья, обмакнула в чай.
- Если бы мы не подобрали тебя там, в подземелье, ты уже, скорее всего, был бы мертв. Хотя Гуннару эта шалость пришлась не по душе. Так что ты в долгу передо мной. Не забывай об этом. Будет теперь хоть с кем словом перекинуться. Гуннар ведь немой. Да если б и мог языком ворочать, то не сумел бы и двух слов связать, дубина неотесанная. Уж сколько я билась, пытаясь научить его читать - ни с места. Имя свое нацарапать может - и то хорошо. А ты? Любишь читать?
Я кивнул.
- Я так и знала! - от радости она даже в ладоши захлопала. - Это просто удача! - и затараторила, как сорока. Кажется, она перечитала все книги в библиотеке: причем без разбору, все, что попадалось под руку, от «Критики чистого разума» до «Одиссеи капитана Блада». Книги были ее спасением от скуки, дверью в неизведанные миры. День за днем она проживала тысячи чужих, полных приключений и опасностей жизней, страдала, влюблялась, плакала, смеялась. Она рассказывала о книжных героях так, словно они были ее старыми друзьями и только вчера заходили на чай. И если уж на то пошло, это скорее я, обритый наголо очкарик в бирюзовой пижаме, который невесть как оказался в ее кукольной гостиной, мог сойти за вымышленного персонажа, чем Гермиона Грейнджер, которую она превозносила до небес.
На лестнице послышались торопливые шаги. Ее лицо сразу вытянулось и побелело.
- Это она! - зашептала она. - Спрячь его, живо!
Гуннар схватил меня за воротник, как тряпичную куклу, и затолкал в платяной шкаф. Там висели платья Диты - штук сто, наверное, и тонко пахло лавандовым мылом. В спешке он притворил дверцу неплотно, через узкую щель пробивался свет. В комнату, как снежный буран, ворвалась мадам Фавр.
- Предупреждаю: сегодня ночью никаких прогулок! Сбежал опасный пациент. Пока мы его не поймаем, покидать башню запрещено.
- И сколько мне придется сидеть взаперти?
- Ровно столько, сколько потребуется, - отчеканила старшая сестра.
- А если ослушаюсь - тоже запрешь меня в карцер или упрячешь в подземелье? - насмешливо спросила пигалица, хотя в дрожащем голосе уже закипали слезы.
- Рискни - и узнаешь, - ответила та и удалилась - спокойная, несгибаемая.
- А смелости тебе не занимать - первый раз вижу, чтобы кто-то осмелился таким тоном отвечать старшей сестре! - присвистнул я, вываливаясь из шкафа, как только за мадам Фавр захлопнулась дверь. - Одного не могу понять: как тебе это сходит с рук?
Дита промолчала, помешивая чай в кукольной чашке. Я уселся за стол и взял пирожное. После нескольких месяцев на больничной баланде и пяти дней в карцере на хлебе и воде оно показалось оглушительно, приторно сладким. Я поморщился и отодвинул блюдце. Ну, что за чертова клиника - даже любовь к сладостям отбили.