- Ладно, идем, Отто, еще две улицы надо обойти.
- Да, сейчас. Эй, малявка! - позвал охотник, заглядывая в сарай. - Ты пока это, инструмент-то отцовский никому не показывай больше, усекла? И вот еще что - заприте двери хорошенько и смотрите с матерью в оба - из Шварцвальда сбежали опасные психи.
- Хорошо, - прошептала девчонка.
Она притворила дверь и ушла, но вернулась уже через пару минут, держа в руках пару хлебных лепешек. Молча протянула их нам и так же быстро убежала.
Когда стемнело, мы выбрались из сарая и побежали к лесу. На следующий день к обеду мы вышли к старой станции с потертым указателем, и затаились в кустах ольхи. Через пару часов пронесся экспресс - не сбавляя ход, он промелькнул перед нами серебристой змеей и исчез за густым темным лесом. К вечеру, когда мы уже совсем было отчаялись, из-за дальнего пригорка показался товарняк.
- Похоже, это наш единственный шанс, - сказал я, и мы опрометью бросились к рельсам. Вагоны проносились мимо, обдавая ледяным ветром. Я побежал. Времени для раздумий не оставалось. Я кинулся к вагону, где лежали перетянутые тросами стволы гигантских деревьев, ухватился за какую-то перекладину, и меня резко рвануло вперед. Обдирая ладони о грубо отесанную древесину, я забрался на самый верх и издал победный клич. Бен гигантскими скачками бежал рядом с поездом, Коломбина подпрыгивала у него на закорках. Он ухватился за трос, но споткнулся и кубарем полетел с косогора. Я застыл, не в силах пошевелиться. «Вставай, ну же! - мысленно приказывал я. - Вставай! Ты еще успеешь!».
Поезд быстро набирал ход, и ветер свистел, выбивая из глаз жгучие слезы. Распластанные на траве фигуры - большая и маленькая - не двигались. Через пару секунд они скрылись из вида. Наверное, я должен был спрыгнуть с поезда. Но, черт возьми, я так устал. Устал геройствовать. Устал балансировать на грани жизни и смерти, дрожать от страха, устал голодать и прятаться. Я хотел вернуться домой, увидеть маму, лечь в свою постель, закрыть глаза и забыть, навсегда забыть непрекращающийся кошмар последних месяцев.
Глава XVII
Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения судьбы других.
Аркадий и Борис Стругацкие. «Трудно быть богом»
Я проснулся от громких окриков служащих станции - они ходили с фонарями у вагонов и изредка стучали по колесам вагонов большими железными молотками. Слева и справа на соседних путях стояли другие поезда - и товарные, и пассажирские. Дождавшись, пока путейцы отойдут, я осторожно выглянул из своего укрытия между бревен и спрыгнул на перрон. Пригнувшись и стараясь избегать ярко освещенных участков, я добрался до здания станции. Людей в зале ожидания не было - видимо, это был какой-то забытый богом полустанок. Сонный сторож посмотрел на меня вполглаза, пробормотал что-то неразборчивое про «проклятых мигрантов» и снова стал клевать носом.
Билетная касса была закрыта, но рядом стояло несколько автоматов. Кое-как засунув мятую банкроту в прорезь, я купил билет до Гамбурга. Даже сдача осталась, хватило на пакет чипсов и бутылку газировки, которые я выудил из торгового автомата.
Поезд был только следующим утром, в девять сорок одну, и досыпать пришлось на жестких креслах в зале ожидания.
Утром я наспех умылся в туалетной комнате. Неудивительно, что ночной сторож принял меня за араба-нелегала - на голове топорщился отросший «ежик», а черты лица вытянулись и заострились. Я словно стал старше на несколько лет. Выцветшие голубые брюки от больничной пижамы и сильно поношенная куртка с чужого плеча. Пожалуй, только очки выбивались из неприглядного облика безработного бродяги. Усмехнувшись, я снял их и сунул в карман, исключив вероятность того, что у попутчиков возникнет желание приставать с пустыми разговорами. Проводник экспресса брезгливо взял мой билет и долго его рассматривал, как будто желая уличить меня в подделке, а затем молча посторонился, пропуская в вагон. Я протиснулся на свое место и отвернулся к окну. Через три с половиной часа поезд прибыл на вокзал Гамбурга.
Там, в клинике, лежа без сна, я часто мечтал о том, как сойду с поезда и обниму маму, и сердце мое чуть не выскакивало из груди. А сейчас в ней была огромная обугленная дыра. Я брел, машинально пробираясь в потоке спешащих пассажиров и роботов-перевозчиков с полными тележками багажа. На последнюю мелочь я купил проездной жетон и спустился в метро. В забитом вагоне вокруг меня сразу же образовалось свободное пространство. Стоило мне встретиться с кем-то взглядом, как тот поспешно отводил глаза. Я был хуже, чем пустое место. Я был чужеродным, дефектным элементом, своим видом и запахом оскорбляющим респектабельных бюргеров. И от их косых взглядов и неодобрительно поджатых губ такая злость во мне закипела - хотелось превзойти все их худшие ожидания, буянить, орать что-то похабное и плеваться прямо на сияющий пол. Только бы расшевелить их - пусть даже привести в бешенство - но расшевелить, разбить непробиваемую броню их сытого равнодушия.