1934 г. Ленинград
«Бывает же такая красота!», — думала Катерина, любуясь колье монаршей особы. Она сидела у Римы в Спасском, в той самой комнате-кладовке, где полгода назад скрывалась Полина с ребенком. Камни ее высочества умудрялись сверкать даже в тусклом свете замызганной лампочки, болтающейся в углу комнатушки на пыльном, засаленном проводе. В центре произведения ювелирного искусства блистал огромный, в восемь карат бриллиант, вокруг которого, сложенные в замысловатый узор, переливались камешки поменьше. Катерина, как завороженная смотрела на драгоценность. Она и представить себе не могла, какое впечатление может произвести кусок металла с камнями, пусть даже с очень красивыми. У нее никогда не было дорогих украшений: нательный крестик — из меди, обручальное кольцо и то из простого железа. Выросшая, как теперь говорили, в пролетарской семье, Катерина была абсолютно равнодушна к золоту. Ее отец, приносивший в дом не весть какие крохи, которых едва хватало, чтобы свести концы с концами, внушал матери, что красивые и дорогие вещи — это пошлость и блажь барских особ, от скуки увешивающих себя побрякушками. По его мнению, честную женщину украшает скромность и кротость, а также работа. Причем, чем труд тяжелее, тем он почетнее. Те же слова Катерина слышала от мужа, пока тот не замерз на смерть, спьяну не дойдя до дома. Оторвав, наконец, взгляд от бриллиантов, Катя бережно завернула колье в платок и положила его во внутренний карман тужурки. Оно тут же обожгло тело: даже через толстый слой одежды ощущался холодный огонь самородков. Почти невесомое, теперь колье казалось грузом, оттягивающим карман. Катерину бросило в жар и заколотило мелкой дрожью: оказалось, очень нелегко держать при себе такие ценности. «Лучше бы не разворачивала», — подумала она с грустью.
Выбравшись из Белых Струг, Катя решила в город Ваню не везти. Она рассчитывала на свою дальнюю родственницу Варвару, которая жила в Горелово, недалеко от Ленинграда. Варвара в помощи не отказала, приютила ребенка, но не надолго — поостереглась подозрений и расспросов. Люди увидят, что в ее семье появился еще один ребенок — своих у Варвары трое — начнутся пересуды, а там и до доноса не далеко. Нынче время такое: все друг друга боятся. Даже соседку, с которой двадцать лет бок о бок прожили, не один вечер за чаем скоротали, опасаться приходится. «Ваня может пожить в Горелово еще два дня, дольше оставлять его там не стоит», — рассуждала про себя Катерина. — «И мне тоже нужно поскорее отсюда съезжать».
Возвращаясь в город, она и не думала, что самой придется скрываться, как пришлось скрываться Ипатовой. Подходя к своему двору, спрятавшемуся в глубине рабочего квартала, Катерина замедлила шаг. Внезапно засвербело и стало неуютно на душе. Такое случалось нечасто, но предчувствие Катю ни разу не подвело. Она не сомневалась: быть беде. Катерина решила подойти к дому со стороны пустыря. Уже стемнело, и путь через пустырь, который и днем выглядел весьма сомнительно, теперь стал и вовсе неприятным. Чуть не вывихнув ногу, вымазавшись в грязи, с расцарапанной о ветки кустарника щекой, она тысячу раз поблагодарила бога за то, что выбрала окольную дорогу. Стоя, прижавшись к дереву, Катерина увидела сутулую фигуру мужчины, сидевшего во дворе на скамейке. Скамейка стояла в удобном месте: с нее хорошо просматривались входы в обе парадные, а сама она была скрыта густой кроной старой рябины. Свет от единственного во дворе фонаря на скамейку не попадал, за что она была облюбована молодежью. Из своего укрытия Катя могла видеть сидящего со спины: темный, с поднятым воротником, пиджак и кепка. Мужчина поежился от холода и еще больше ссутулился. Что-то знакомое показалось ей в силуэте. Она напряженно вглядывалась, но было слишком темно. Катя начала мерзнуть, она вдруг ощутила, насколько сильно устала, и ей захотелось домой. «К черту предчувствия!», — разозлилась она на себя, — «Сколько можно скитаться?!». Она собралась уже выйти из-за дерева, но человек на скамейке вдруг засуетился. Он порылся в карманах и стал прикуривать. Защищаясь от ветра, он повернулся в Катину сторону, спичка на мгновенье осветила его профиль. Катерина замерла: прозрачные глаза, равнодушно смотрящие из-под низких широких бровей, узкое скуластое лицо — именно этот человек присутствовал при аресте Арсентия. Сам он стоял в стороне и был как бы ни причем, но Катя не сомневалась в его непосредственном участии в происходящем.
В критические моменты Катерина соображала быстро. Мгновенно оценив ситуацию, она опрометью бросилась к пустырю. В этот раз путь ей показался вполне приемлемым: светлее под ногами не стало, по-прежнему всюду были канавы и, поцарапавший ее, кривоствольный кустарник рос на своем месте, но Катя проскользила мимо всех препятствий, словно водомерка по толще пруда, и без потерь выбралась к тихому переулку. Была надежда, что человек на скамейке караулил не ее — мало ли народу в доме. В их время каждый мог попасть под подозрение в чем укгодно. Но береженного — бог бережет, Катерина решила лишний раз перестраховаться, чем угодить за казеные стены всемогущей нквд.