Мишель также зналъ, что въ «союзѣ благоденствія», будто-бы распущенномъ въ Москвѣ, указанія всему давала Тульчинская или коренная дума. Предсѣдатель этой думы и всего южнаго союза не любилъ нерѣшительныхъ и малодѣятельныхъ. Мишель былъ дѣятеленъ и смѣлъ, но, по молодости лѣтъ, попадался въ необдуманныхъ выходкахъ и болтовнѣ, а недавно къ тому еще сильно влюбился.
Случилось это такъ. Ѣздивши въ Кіевъ, по дѣламъ союза, Мишель на какой-то станціи перемѣнилъ лошадей и, едва миновалъ чей-то лѣсъ, услышалъ въ древесной чащѣ топотъ всадниковъ. На поляну изъ просѣки выскочили, повидимому, догоняя его, двѣ наѣздницы.,
— Arrêtez vous, Paul! — кричали онѣ, махая платками: что за глупости, воротитесь!
Мишель остановился. Въ разсѣявшемся облакѣ пыли ему предстали двѣ незнакомки: одна молоденькая, красивая, въ синей амазонкѣ, блондинка, другая — въ зеленой, постарше, очевидно ея гувернантка. Обѣ, разглядѣвъ остановленнаго, сильно смѣшались.
— Извините, — сказала гувернантка: обѣ мы очень близоруки — здѣсь почтовая дорога, и мы васъ приняли за только-что уѣхавшаго кузена этой дѣвицы…. Не я-ли, Зина, тебя предостерегала?
Мишель, вставъ съ телѣги, вѣжливо поклонился.
— Съ кѣмъ имѣю честь? — спросилъ онъ.
— Зинаида Львовна Витвицкая, — отвѣтила гувернантка, указывая на сопутницу, я — Элиза Шонъ….
Мишель назвалъ себя.
— Извините и меня, — сказалъ онъ, обращаясь къ гувернанткѣ, какъ любитель верховой ѣзды, не могу утерпѣть…. вашъ мундштукъ сильно затянутъ, лошадь деретъ голову, можетъ опрокинуться….
— Ахъ! — расхохоталась Зина, давно насилу сдерживавшая смѣхъ: вотъ любезно!.. а безъ этого вы, Элизъ, — вы…. упали бы…. ха, ха!
Раскатистый, звонкій смѣхъ дѣвушки увлекъ и гувернантку и Мишеля. Всѣ смѣялись. Гувернантка встала съ лошади. Солнце свѣтило весело. Жавороны рѣяли въ безоблачной синевѣ. Отъ лѣса несло душистою прохладой.
Пока Мишель возился съ мундштукомъ, изъ-за деревъ показался шарабанъ, въ немъ три мужчины и между ними одинъ военный.
— Вотъ вы гдѣ…. въ чемъ дѣло? — спросили подъѣхавшіе.
— Мишель! ты какими судьбами? — вскрикнулъ военный. Въ послѣднемъ Мишель узналъ бывшаго товарища по семеновскому полку, Трепанина. Они дружески обнялись.
— Вотъ и кавалеръ! будетъ кадриль! — сказалъ Трепанинъ, представляя Мишеля прочему обществу.
— Отлично! милости просимъ къ намъ! — заговорили мужчины: отдохнете, повеселитесь….
— Нельзя, спѣшныя дѣла, очень благодаренъ! — твердилъ Мишель.
— Полно тебѣ, - возразилъ Трепанинъ, такъ давно не видѣлись, — а это у моего дяди…. уѣхалъ подъ арестъ просрочившій мой братъ…. нѣтъ кавалера — будь любезенъ….до Ракитнаго рукой подать. И тетушка будетъ такъ рада….
Новыхъ отговорокъ Мишеля не приняли. Онъ отпустилъ почтовыхъ. Его вещи сложили въ шарабанъ. Дамскихъ лошадей взяли на поводъ, и все общество направилось въ Ракитное, черезъ лѣсъ, пѣшкомъ.
Въ тотъ же вечеръ Мишель танцовалъ въ домѣ Витвицкихъ, гдѣ было нѣсколько сосѣднихъ барышень. На другой день была прогулка, верхами и въ экипажахъ, на пасѣку, въ какое-то лѣсистое займище, завтракъ на травѣ подъ стогами и рыбная ловля въ озерѣ. А вечеромъ опять гремѣлъ домашній оркестръ и снова танцовали. Мишель не отходилъ отъ Зины. Онъ забылъ и неотложныя порученія управы, и поѣздку въ Кіевъ, и весь союзъ. Такъ онъ здѣсь прогостилъ тогда съ недѣлю. Съѣздивъ въ Кіевъ, онъ на обратномъ пути вновь свернулъ въ Ракитное. — «Неужели?» — твердилъ онъ себѣ; «и что это значитъ? ни покоя, ни сна…. все Зина, все она и ея свѣтлые, добрые, смѣющіеся глаза!» — Еще черезъ недѣлю, Мишель сдѣлалъ предложеніе Витвицкой и сталъ ея женихомъ.
Свадьба была назначена въ январѣ слѣдующаго года. Въ наступающемъ декабрѣ Витвицкіе собирались, съ дочерью, въ Москву, — дѣлать приданое и познакомиться съ матерью жениха. Мишелю, какъ штрафному, бывшему семеновцу, въѣздъ въ столицы былъ воспрещенъ, и онъ все обдумывалъ, какъ бы исхлопотать отпускъ и побывать въ Москвѣ, вмѣстѣ съ невѣстой.