— А это что такое? И не разберешь, — сказал я.
Яно все понукал мула, и тот пошел живее.
— Ну что, разглядели? — спросил Золотничок. — Это не луна, это тысячи мечей блестят на поле битвы. А черные пятна — лица и шлемы сарацин. Вон Родомонт у стен Парижа. А Орланд самый высокий из всех, он уже снес голову одному из неверных.
Мы и вправду различили осажденный Париж с множеством сарацинских шатров вокруг, над ними веяло поганое вражеское знамя с полумесяцем.
— И кто же победил? — спросил Чернявый. — Антифор, что ли?
— Нет, — сказал Тури. — Командовал паладинами Родомонт, его потом предательски убили. Видите, вон паладины выходят из ворот?
На рисунке вместо ворот зияли черные пятна, но ряды паладинов были видны отчетливо. Похоже, в лагере царило большое волнение, даже женщины вышли на крепостные стены.
— И не надоело вам? — Дядюшка Яно, усталый, прилег на мешок с хлебом.
Впереди замаячили во тьме крыши Палагонии. Каваллуччо, сидевший на козлах, подергивал вожжи, чтобы мул не спал на ходу. Сзади о чем-то шептались Обжора, Пузырь, и Кармело.
— О чем вы там толкуете? — спросил я.
— Да о чем может толковать этот чудик Пузырь? О звездах, конечно, — со смехом ответил Чернявый.
— Всю башку нам просверлил. Посмотрите сюда, посмотрите туда. А я жрать хочу.
— Вы бы поспали, ребятки, — сказал Яно. — Так ночь быстрее пролетит.
Мы улеглись на дно повозки между мешками. Тури продолжил рассказ об осаде Парижа.
— С утра туман будет! — крикнул нам с ближней повозки Агриппино.
Ночная тьма еще больше сгустилась; звезды мерцали слабым, дымным светом.
— Уснешь тут, как же! — пробурчал Золотничок. — В брюхе урчит, в горле пересохло, а этот старый жмот, мой дядюшка, хоть бы корку хлеба дал.
Мул опять тащился еле-еле, то и дело останавливаясь.
— …и наконец Орланд пронзил врага мечом… — Тури так увлекся своей сказкой, что вздрогнул от неожиданности, когда повозка резко дернулась и стала.
— Ой-ой! — Я, встрепенувшись, озирался кругом.
Бланчифорте схватил ружье и навел его прямо мне в затылок. Я вскрикнул:
— Вы что, ополоумели?
— Тсс… — Яно тоже шарил по дну повозки в поисках ружья.
— Ну и дела! — прошептал Тури.
Путь нам преградило срубленное дерево, неизвестно кем оставленное, посреди дороги. Впрочем, это мы быстро поняли, поскольку из близлежащей рощи вдруг выскочила целая орава людей в масках и с двустволками.
— Вылезайте, живо! Не то всех перебьем!
Бланчифорте уже готов был выстрелить, но Чирмени схватил его за руку.
— Опомнись, ты что?!
Мужики один за другим покорно слезали с телег. А мы не знали, что нам и делать.
— Что везете? — спросил один из бандитов.
— Глядите сами, — отозвался Бланчифорте.
Бандиты порылись в телегах.
— Ух ты, добра-то, добра-то!
— А это кто такие? — спросил один, показывая на нас.
— Наши сыновья, — не растерялся дядюшка Яно.
— Ага, помощнички, значит. Пусть тоже вылезают. Считайте, что вы уже в Америке, спекулянты чертовы!
Чернявый первым спрыгнул на землю, мы за ним.
— Чего расселись! — басом прикрикнул на нас бандит. — Помогай мешки сгружать.
— Откуда силы-то взять? — буркнул Чернявый.
— Давай-давай! Пошевеливайся!
Но с нами не так-то легко было сладить.
— Слышите, — сказал я, — как у меня в животе урчит от голода? Урр-урр!
— Урр-урр! — подхватил Чернявый.
— Быр-быр-быр! — присоединился к нам мой брат.
И все стали вопить как оглашенные:
— Ква-ква-ква.
— Хрум-хрум-хрум!
— Хлеба-хлеба-хлеба!
— А ну заткнитесь, черти, не то пулями вас накормим!
В общем, стали мы смотреть, как бандиты и крестьяне перегружают мешки на ослов, которых бандиты, подгоняя пинками, вывели из рощицы.
— И откуда только такие ослы берутся? — насмешливо произнес мой брат.
— Вот пойдешь с нами, покажем тебе то место, гаденыш!
По резкому, властному голосу и автомату за плечами бандита было ясно, что он главарь, хотя росточку был небольшого и под маской бегали глазки-буравчики. Очистив телеги, он приказал моим односельчанам возвращаться в Минео.
— Садитесь, поехали, — сказал нам дядюшка Яно.
— Мальчишки останутся с нами.
— С вами?
— Да, они нам понадобятся.
— А что мы скажем их матерям?
— Что их на время приютили добрые люди, а потом они вернутся домой целыми и невредимыми. Мы же не звери какие.