В конце концов мы насытились. Тури довольно похлопывал себя по набитому брюху, а Чернявый, смачно рыгнув, воскликнул:
— Ну и обжираловка!
Нахалюга пустил ветры.
— Пали громче, — посоветовал я. — На войне как на войне. Глядишь, неприятель и разбежится.
Мы засмеялись, а Тури шире всех разевал свой перепачканный рот и даже за живот схватился.
Чуридду запустил пятерню в волосы, облизнул губы и, прищурясь, поглядел на нас.
— Теперь бы в теньке посидеть да окунуться. Может, к речке спустимся, а?
— Ты что, озверел?! — хором взвыли мы. — Час ходу по этакой жаре!
Мы разлеглись прямо на склоне. Чернявый и Тури нарвали травы — подложить под голову. Всех разморило, даже болтать не хотелось. Солнце, слава богу, клонилось к закату, из кустов ежевики выползла расплывшаяся тень. Я лег на спину, закинул руки за голову и бездумно глядел в пышущее жаром небо. Над долиной, почти неподвижно распластав крылья, парили два ястреба.
Тури уже похрапывал рядом со мной, изредка вздрагивая во сне. Заслонив лицо ладонями от солнца, ему трубно вторил Нахалюга. Чернявый пнул меня в зад и прошептал:
— Сыграем над ними шутку?
— Какую?
— Заклеим им морду кожурой от инжира.
Но мне было лень шевелиться, пришлось Чернявому оставить свою затею.
Золотничок и Чуридду, устав глядеть на ястребов, прижались друг к другу и тоже уснули.
— Теперь до вечера будут дрыхнуть, — ворчал Чернявый. — А этот Золотничок даже во сне из всех орудий палит. Ну и черт с ними, пускай остаются на съедение муравьям, а я пошел.
— Куда это?
— Поищу эту сволочь, ящерицу. Айда со мной.
Я поворочался, но встать не смог.
— Нет, ноги не держат.
— Ладно, дрыхни, свинья ленивая! — крикнул Чернявый и побежал вниз.
Сколько я проспал — не помню. Разбудили меня Тури и Нахалюга, засвистав прямо над ухом.
— Ого, ветерок подул! — обрадовался я, не понимая, где мы и который час.
Чернявый еще не вернулся. Остальные заняли наблюдательный пост в кустах ежевики. Сладко позевывая, я стал на карачки и подполз к друзьям. По склону Лысой горы с песнями маршировали солдаты, у всех винтовки за плечами.
— Э, глядите-ка! — воскликнул наш дозорный Чуридду. — Кто это там на тропе?
Мы во все глаза уставились на мула и двух ослов, которые, то и дело спотыкаясь и пыхтя, взбирались вверх по склону. Двое солдат вышли им навстречу.
— Это не солдаты, а офицеры, — пояснил Тури. — Сами небось видите, кто к ним пожаловал.
Офицеры по-фашистски отсалютовали прибывшим гостям, те спешились и, ведя за собой животных, направились к лагерю. Там мула и ослов поставили рядком и привязали к стволу фигового дерева. Мул брыкался — должно быть, солнце слепило ему глаза.
— Кто такие — не разгляжу, — сказал я. — Из наших, что ли?
— Вон тот дылда вроде в трауре, — заметил Чуридду, у которого глаза были как у орла.
— Ну, ты даешь! — фыркнул Тури. — Какой тебе траур, когда он в черной рубашке! Это же Пирипó, фашистский секретарь.
Ослы вдруг громко взревели, и солдаты принялись хлестать их по ушам.
— Сукины дети! — выругался Золотничок. — Несчастной скотине уж и голос подать нельзя!
Послышался сигнал трубы, эхом разнесшийся по горам. Солдаты построились возле палатки, откуда вышел офицер.
— А это кто?
— Как кто? Ихний командир, — сказал Тури.
Пирипо и командир обменялись приветствием; их окружили остальные офицеры. Потом вся группа стала удаляться от лагеря; впереди шагали двое солдат с винтовками.
— Куда это они?
— Сейчас увидим.
О чем-то беседуя на ходу, они двигались в нашу сторону.
— Сюда идут! — воскликнул я.
— Точно, — подтвердил Тури.
Те свернули на тропу, черневшую среди колосьев, потом скрылись в тени оливковых деревьев. Солдаты в лагере по-прежнему стояли в строю, словно ожидая приказа.
— Прямо под нами остановились. Слышите голоса? — прошептал Нахалюга.
Воздух наполнился каким-то монотонным, невнятным бормотаньем.
— Плохи наши дела, — заметил Тури.
— Почему? — не понял Золотничок.
— Еще спрашиваешь! Отсюда и не видно, и не слышно. Надо что-то придумать.
— Да наплевать нам на них! — отмахнулся Чуридду.
Тури, смерив его презрительным взглядом, пролез через живую изгородь и бесстрашно свесился с обрыва. Мы ахнули.
— Нашел! — раздался его торжествующий крик.
Он изготовился к прыжку и в мгновение ока исчез в пропасти.
— Святая Агриппина! Убился!
Мы бросились к краю обрыва и с великим изумлением обнаружили, что Тури, живой и невредимый, ловко спускается по скале, хватаясь за выступы. Оказывается, там, внизу, была крутая, поросшая репейником тропинка. Нахалюга хлопнул себя по лбу и последовал за Тури.