— Мы уж боялись, что вы вообще не проснетесь. Доброе утро.
— Доброе утро.
— Как спалось в башне из слоновой кости?
— Замечательно.
Говорить больше было не о чем. Воцарилась тишина. Это был день тишины. Так ему вдруг показалось. Тихо было не только в доме и на улице: в воздухе стояла тишина, тишина была в людях, в Людвиге и в нем самом. Очарованный, он смотрел на столик, где лежала книга и дымился кофе, и пробовал все это осознать. Тишина. Он почувствовал неописуемое удовольствие.
— Если у вас останется время, приходите посидеть с нами на террасу.
— С радостью.
Дверь за Людвигом закрылась. Он медленно выпил кофе и принялся за еду. Он подумал, что может настроить против себя этот тихий день, если начнет двигаться. Он чувствовал блаженство, словно лежал в ванне: светлая комната, горячая вода, мысли расплываются от пара, запотелое зеркало и скользкое мыло.
Он придвинул книгу к своей тарелке и прочел:
«ДРЕЗДЕН, см. карт. 10, 51°3′ сев. ш., 13°44′ вост. д., столиц. Саксон., 360 тыс. жит., вкл. 30 тыс. кат., 2 тыс. иуд.; пере. упом. 1216: Dreždžane („люди из заболоченных лесов“), славянская рыбацк. деревня; по расположению и объектам искусства один из красивейших городов Герм. („Флоренция на Эльбе“), На лев. бер. в Старом городе — Замок (дорогие, маг., об. иск. — „Зеленые Своды“), Королевский театр, Дворцовая церковь, цейхгауз, церковь Богородицы, музеи в Цвингере; богатая колл, живописи в Новом музее (Сикстинская Мадонна Рафаэля)…»
Он отложил нож, поднялся, дожевывая, и покинул комнату, провожаемый изумленным взглядом Южена. Он вышел на улицу через заднюю дверь, проглотил еду и обошел вокруг дома. В тени было прохладно, но за углом светило солнце. В траве около дороги стоял Гюнтер и поливал из садового шланга машину — над ее крышей сияла радуга.
— Гюнтер, ты можешь отвезти меня в город в половине первого?
Струя воды опустилась и облила Гюнтеру ноги.
— Что вы сказали, герр доктор?
— Я должен быть в городе в час. Это возможно?
— Конечно, герр доктор! Все возможно.
По дороге назад он увидел сад. Тонкие деревья в траве, тяжелая каменная скамья против искусно сплетенных шпалерных роз; а дальше — крутой спуск, кусты и пустырь, где исчезали узкие дорожки. В лучах солнца, пробивавшихся меж стволами деревьев и ложившихся на землю широкими полосами, вились сверкающие рои мошек. «В таком доме, с таким садом, я бы тоже ненавидел режим», — подумал он.
Вернувшись к столу, где он завтракал, Коринф закрыл энциклопедию и кивнул Южену, который поднял руку вверх. Он вытащил вырезку из газеты, которая оказалась выцветшей добела. Но он смог все-таки разобрать, что под заголовком стоит: Д-р. фил. А. П. Кршовский. Он подумал: «Вещи начали связываться друг с другом, сложи теперь все вместе — и решение у тебя в кармане». Тут он заметил, что Южен наблюдает за ним, открыв рот. Коринф показал ему язык, убрал книгу и быстро доел все, что оставалось на столе.
Когда, покончив с завтраком, он сложил руки и посмотрел в окно (долина — залив, дом — на берегу моря, в Риме, где Кршовский его увидел), Южен спустился по лестнице. В красном свитерке и коротких кожаных спортивных штанах, на ногах — туфли вроде балетных, тесемки, перекрещиваясь на икрах, завязаны под коленками; он выглядел прелестно.
— Проводить вас на террасу, господин из Америки?
— Как прелестно ты выглядишь, Южен.
— Вы находите? — Он поглядел на свои красивые ноги и рассмеялся. — Мне жарко.
— Мне тоже. Я просто задыхаюсь.
— Вы так занятно говорите. «Я просто задыхаюсь», — сказал Южен, передразнивая его акцент.
— Хочешь поиздеваться над стариком?
— Я вовсе не считаю вас стариком. Молодым — будет точнее.
— Тебе сколько лет?
— Пятнадцать исполнилось.
— Ты — сын герра Людвига?
Южен вспыхнул:
— Нет. Ни в коем случае.
— К счастью, да?
— Ну. Сами подумайте.
— Боже, Боже, Боже, — сказал Коринф и встал. — Ох уж этот герр Людвиг.
Южен взвизгнул от смеха. Он подпрыгнул, крутя пальцем у своей задницы.
— Ш-ш! — Коринф указал на заднюю комнату. — Разбудишь даму.
— Не-а, — ответил Южен, пропуская его в дверь.
По узкому коридору между столовой и номером Хеллы (теплое чувство шевельнулось в самой глубине его души) Коринф вышел на террасу. Она была пристроена к дому — большая, розовая, защищенная от ветра. У стены, в двух шезлонгах, уставясь в пространство перед собой, неподвижно лежали под пледами мужчина и женщина; на него они не поглядели. Перед ними, тоже в шезлонге, полулежал Людвиг, тихонько бренча на банджо — единственный звук в тишине. Он повернулся: