Пока поляк, склонившись, собирал свои бумаги, участники конгресса, после коротких аплодисментов, поднялись и стали выходить из зала. Шнайдерхан быстро пошел к двери. Коренастый, крестьянского вида человек — его представили как начальника из Ленинграда — сопя прошел мимо Коринфа, раскатисто выкрикивая по-немецки:
— Предупреждение пародонтоза! Профессор Замойский! Предупреждение пародонтоза!
В коридоре, куда выходил ряд дверей и где подавали кофе, Хелла подошла, улыбаясь, и остановилась возле него.
— Доброе утро, герр доктор. Выспались?
Коринф почувствовал, что на лице его появилась улыбка.
— Я — да. А ты? С ног не падаешь?
— Лучше здесь не говорить друг другу «ты».
— Хорошо.
— Мне хочется поцеловать тебя.
Он кивнул, не зная, о чем говорить дальше. Прошедшие испытание врачи толклись в коридоре у стоек с чашками кофе. Хелла, смеясь, продолжала спектакль:
— Как вам понравилась речь о пародонтозе, высокочтимый герр доктор?
— Весьма интересно, весьма интересно.
— Не всякий с вами согласится.
— Это не важно. Если была проделана стоящая работа. — Он поглядел на зуб у нее на шее, и его пронзила мысль, что он забыл спросить ее об этом.
— Я и забыла, вы ведь не верите в понимание и истину. — Глаза ее сияли. — Сейчас будем смотреть фильм.
— Фильм ужасов?
— Кулинарные обычаи в Новой Гвинее.
— A-а, о каннибалах.
— Никто не знает. На этом конгрессе могут случиться совершенно безумные вещи.
Коринф придвинулся к ней поближе:
— Вы уже проинформировали наших общих друзей?
— Осторожнее, — сказала Хелла, не сводя с него глаз, — он идет сюда. Добрый день, герр Шнайдерхан, — сказала она и, смеясь, протянула ему руку. — Как дела? Неразлучные задушевные друзья, конечно, опоздали.
— Герр Шнайдерхан, — сказал Коринф и фамильярно похлопал его по плечу, — фильм о каннибалах! Вам должно понравиться. Поглядите, как они лопают, и у вас слюнки потекут. Как вам больше нравится есть человечину: вареной или жареной?
Шнайдерхан разразился дурацким хохотом: он выглядел бледным и неуверенным. Коринф внимательно поглядел на него и добавил:
— Вам, конечно, известен особый рецепт ее приготовления? Кисть руки. Тушить в шерри, приправленном долькой чесноку и мелко порезанным сладким перцем. Не хотите ли записать?
— Герр Шнайдерхан, — сказала Хелла и сердито посмотрела на Коринфа, — совершенно не любит человечины. Так же, как и вы.
— Ох, — сказал Коринф (и подумал: «Надо бы и тебе об этом узнать»), — у алтаря…
Шнайдерхан, замерев, моргал глазами и молчал. Со всех сторон их толкали делегаты со своим кофе. Толпой их почти прижало друг к другу. Хелла посмотрела сперва на одного, потом на другого.
— Мне кажется, вам надо что-то обсудить, — сказала она, — я должна…
— Вовсе нет, — откликнулся Коринф, — мы все утро проболтали.
Но Хелла дружелюбно кивнула.
— Увидимся за обедом. Вы, конечно, пойдете вечером на концерт, господа?
Как только она исчезла, Шнайдерхан перевел взгляд на Коринфа, который, глядя на него с усмешкой, произнес:
— Как вы побледнели.
— Не будете ли вы так любезны пойти со мной? — Шнайдерхан, напрягшись, смотрел на него.
— Вы хотите мне что-то объяснить насчет газа?
— Господи Боже! — прошептал Шнайдерхан.
Вслед за ним Коринф выбрался из толпы; они подошли к столу, на котором была разложена специальная литература и рекламы инструментов для лечения зубов. У стола стояла юная белокурая девушка. «Ага, вот и помощница», — подумал Коринф. За окном позади девушки старик мел двор.
Шнайдерхан очень близко придвинулся к нему; кожа у него была плотная, жирная. Он был в отчаянии.
— Вы должны мне кое-что пообещать.
— Не думаю.
Шнайдерхан хлопнул себя по губам и взялся за лацкан пиджака Коринфа. Коринф повернул голову и подмигнул девушке; та рассмеялась, глядя в сторону.
— Я должен вам о чем-то рассказать.
Коринф расхохотался:
— Еще о чем-то? Может быть, ваше настоящее имя — Гиммлер? На меньшее я уже не соглашусь.
Шнайдерхан заметил, что девушка смотрит на них; некоторые доктора тоже поглядывали в их сторону с интересом. Он отворил дверь, потянул Коринфа за собой, и они оказались в пустом классе.
Под картинами, изображавшими исторические события, стояли парты, на время оставленные хозяевами: измазанные чернилами, полные книг и тетрадей, они молча глядели на классную доску, где стояло:
