Ли впервые опубликовал свои идеи в 1911 г. То был год хаоса и коренных перемен в Китае, год свержения династии Цин, последней в череде императорских династий, которая тянулась с самого начала человеческой цивилизации.
«Теория Каменного Черного» ни разу не была переведена или опубликована за пределами Китая. Даже в самом Китае откровенный рассказ Ли о способах применения безжалостности и лицемерия настолько выбил из равновесия безжалостных и лицемерных, что «Теория Каменного Черного» оказалась под запретом чуть ли не с самого дня ее публикации.
Даже если бы «Теорию Каменного Черного» перевели точь-в-точь по тексту, она все равно оставалась бы непонятной для большинства некитайцев. Китайский язык в высшей степени ориентирован на контекст. Основные строительные блоки в китайском – фразы из трех-четырех иероглифов, которые имеют расширенное значение, далеко превосходящее конкретику самих иероглифов, составляющих фразу. Это нечто вроде идиоматических выражений в английском. Это расширенное значение взаимосвязано с историей, древней литературой, фольклором и мириадом других ассоциаций и источников. Таким образом, всего в нескольких иероглифах китайский писатель может выразить очень сложную идею, умело сочетая эти ассоциации. Многие иностранцы полагают, что свободно владеют китайским языком, однако, не сведя близкого знакомства с китайской культурой, часто понимают слова буквально, – не улавливая тонкие слои подразумеваемого смысла.
В работе Ли эта сложность многозначности выражена еще более. Хаотический стиль Ли делает его текст труднопонимаемым даже для образованного китайца. Он пишет короткими, не связанными друг с другом сентенциями, бессмысленными для всякого, кто не погружался глубоко в китайскую литературу. В своей оригинальной форме «Теория Каменного Черного» не принесет особой пользы жителям Запада. Но мне всегда казалось, что глубокое, но грубовато-честное ви́дение мира, составляющее сущность философии Ли, имело бы огромную значимость для любого, кто желает иметь толику власти над своей собственной жизнью. Именно это ви́дение, этот подход, эту сущность я подразумеваю, говоря о Каменном Лице, Черном Сердце.
По оценке Ли, читателю потребовалось бы три года прилежных занятий, чтобы овладеть практикой его идей. Идеи Ли зажгли в моей душе искру, которая заставила меня все прошедшие двадцать лет крайне скрупулезно исследовать неизведанную реальность нашей повседневной жизни, соотнося ее с принципами Каменного Лица, Черного Сердца.
В ходе своих изысканий я обнаружила, что существует два четко различных уровня понимания. Есть поверхностный аспект – изучение методов и практик, с помощью которых можно получить желаемое, навязывая свою волю другим. А есть более глубокое, духовное понимание принципов Каменного Лица, Черного Сердца как естественного и подобающего состояния души.
В силу своего китайского воспитания я росла в среде, где присутствовали буддизм, даосизм и конфуцианство, несмотря на то что сама я католичка. Принципы этих религий настолько глубоко укоренились в китайской культуре, что нет нужды исповедовать какую-нибудь из них, чтобы испытывать ее влияние. Мои непрестанные поиски понимания забрасывали меня во все части света. Я изучала индуистские писания и христианских мистиков. В какой-то момент своей жизни оставила свою успешную деловую карьеру в Лос-Анджелесе и надолго уехала на уединенную гору в Орегонских Каскадах, посвятив этот период медитации и душевным поискам.
Расширив свои горизонты, я вернулась к собственным китайским корням, взглянув на них с новой точки зрения. Я изучала буддизм, даосизм, конфуцианство и их японский «экстракт» – дзен-буддизм. Мне становилось все яснее, что эти несхожие религии и философии разделяют общий центральный принцип и что, если я смогу понять и выделить этот принцип, он даст мне власть и контроль над моей собственной жизнью, к чему я и стремилась. В своих стараниях выразить этот принцип словами я то и дело возвращалась к Ли Чжун У и фразе «Каменное Лицо, Черное Сердце».
Я не считаю, что в то время, когда Ли писал «Теорию Каменного Черного», он ясно сознавал всю широту и глубину избранной им темы, хотя мне теперь понятно, что ценность работы Ли состояла в том, что он придал светский облик принципу, который прежде всегда обсуждался лишь в абстрактных, религиозных или философских терминах.