Завтра, говорил Принц. Мы еле идем, говорил Принц, и я слышал в его словах упрек. При нормальном темпе мы уже достигли бы реки. Завтра мы все наверстаем.
Я не думаю, что мы прошли даже запланированную милю, прежде чем рвение Принца окончательно потухло, и он в изнеможении привалился к стволу какого-то древнего дерева, раскинувшего свои призрачные корни сквозь завесу дремучей чащи.
На лес опускалась ночь.
И без того сумрачный свет превращался в беспросветную тьму, нарушаемую только звездами и луной. Солнечный свет еще нехотя задерживался где-то наверху, но вскоре и он был обречен умереть.
Мы сделали привал на влажной земле, кое-как устроившись на ночь промеж массивных корней. Дождь был несильным, но настойчивым, так что сухих веток на костер было не сыскать. На ужин пришлось довольствоваться чудом не отсыревшими лепешками и глотком драгоценной воды из фляги.
Веки предательски смыкались сами собой.
Я едва мог различить собственные руки в кромешной темноте, но знал, что туман уже здесь – я кожей чувствовал его липкий бархат.
Господи, как же я хотел спать.
Я закрыл глаза.
Наконец-то…
Что-то было не так, что-то было неправильно.
Во-первых, туман. Даже самый густой туман не может быть таким тяжелым. Может быть, глубоко в лесу только так и бывает? Интересно…
Во-вторых… Что же еще меня гложет?.. Нет, не могу вспомнить.
Наверное, всякий хоть раз в жизни ощущал сладость, с которой усталый путник отдается милосердному сну. Вас мучает какая-то непостижимая мысль, какое-то незаконченное дело, неясный вопрос. Вот еще чуть-чуть, и вы доберетесь до сути, вы вспомните. И тут внезапно вы осознаете, что все ваши усилия, все ваши тщетные попытки поймать какого-то неясного призрака нелепы и даже глупы, что настоящая правда, конечная истина таится там – за вратами сознания. И вы с тихим триумфом отпускаете себя, мягко погружаетесь в мерное течение грез. Прощай, так и не родившийся вопрос, прощай, нерешительная мысль. Ваше место там, по ту сторону, среди суетливых фантомов; здесь, в царстве покоя и правды, вы больше не нужны. Как? Разве призраки умеют стучать в двери? Разве призрак может заглянуть в окно, поскрестись своими туманными когтями о стекло? Ах, да, вы вспомнили. Теперь вы знаете. И что с того? Что с того, что в неприступную крепость вашего блаженства пробилась одна надоедливая тень?
Наступает время настоящего триумфа. Если бы вы могли – право, а вы можете все – вы бы расхохотались. Завтра! Вы говорите ей волшебное слово, и она покорно уползает прочь. Завтра! Я вернусь к тебе завтра, я не забуду, я вспомню про тебя, мысль. Приходи потом! А пока – скорее, скорее, в объятия грез.
Бьюсь об заклад, что в такие моменты на лице человека играет умиротворенная улыбка, как будто он уже переживает самый приятный на свете сон, в котором непринужденно и естественно сбываются все его мечты.
И я заснул, прогоняя кричащего мне вдогонку призрака. Дозор? Да и черт бы с ним. Разве встретишь грабителя в такой глуши. Да и чего у нас воровать, кроме пресных лепешек да пустых фляг? А волки остались далеко позади вместе с потерянной новеллой. Волки…
Принц, Принц предостерегал меня – нам нельзя спать одновременно, ни в коем случае. Я помнил. Но где здесь логика? Где здесь разум, расчет? Он наверняка имел в виду первые дни нашего путешествия, ибо чего нам бояться в самой чаще недружелюбного леса, кроме самих себя. Ну и пусть сейчас моя очередь дежурить, что с того? Сам Принц ничуть не лучше меня – небось, уже видит девятый сон.
Конечно же, я заснул…
Что сокрыла ночь
Меня разбудил крик. Пронзительный, нечеловеческий крик. Вой. Волчий вой.
Я отбросил укрывавший меня плащ и сел, опираясь на руки, тяжело дыша и остервенело вглядываясь в мрак. Весь ужас моего греха обрушился на меня ведром холодной воды.
Я предал его.
Я преступник.
Боже, что я наделал? Господи, господи…
Я зачем-то принялся нащупывать крест, запутавшийся во влажной то ли от пота, то ли от тумана рубахе, и, преуспев, крепко-накрепко сжал его в кулаке.
Пожалуйста, пожалуйста, господи, пусть этот крик приснился мне, пусть это был твой милосердный знак, раз и навсегда преградивший мне путь к разрушению и смерти.
По-прежнему не отпуская крест, я закрыл глаза и вслушался в тишину. Ничего – кроме бешеной пульсации у меня в висках. Неужели, послышалось?