Пьер зачерпнул ложкой жидкий бульон, немного мяса, моркови. Сейчас он доест, потом посидит, потом, может, найдет в себе силы вернуться в забытую лавку. Он вольная птица теперь, и вроде как хитрюга Лакомб все оставил ему. Весь тот хлам, всего своего Гераклита с Платоном. У него ведь было много идей. Много того, чем не делился с учителем и что сорбоннские выскочки не поняли совершенно. Искали свое, с позволения, великое деланье – слепые глупцы эти алхимики, рылись в нем, словно детишки в песочнице.
Пьер кинул трактирщице пару монет. Та поймала их на лету. Вот уж не скажешь, такая толстуха.
– Я завтра снова приду, – бросил он на прощанье. – У тебя будет чем поживиться?
На окраине города никогда не знаешь, когда обнищаешь, а когда начнется вспышка чумы. Толстуха не обернулась и не сказала ни слова, только ниже склонилась над стойкой.
«Дура глухая», – подумалось Пьеру. Он был уставший и злой, хотелось снова напиться, но деньги отныне надо беречь. Он стоял у дверей. Вошли трое, задели его локтем, уселись на первую лавку.
«Конечно, – кольнула обида. – Теперь ты побежишь обхаживать их».
Но толстуха не побежала. Это странно, те по виду ходили с деньгами, да и вообще чистой одежды в этой дыре не увидишь. Один из них поскреб ладонью в затылке, и Пьер увидел блеснувшее на пальце кольцо. На этих нищих улицах мужчины не носят кольца на пальцах. На этих улицах хорошо, если вообще у мужчины их десять. Благородные господа заблудились, а неприятностей он сегодня не ищет. Таким без лишних слов он простит и тычки под ребра, и даже насмешки. Колкость глаз обычно не колет, а мечам и ножам это очень под силу. Он еле заметно коснулся пальцами шляпы – пусть видят, что он не держит обиды – и все они разойдутся.
«Вот и славно, – кивнул он. – Хорошие господа. Может даже, их не ограбят. В любом случае, это буду не я».
Он вновь хотел толкнуть дверь, но заметил краем глаза движение. Толстуха уже не терла грязные лавки и стойку. Она кивала на него и тыкала пальцем. Будто он ей старый знакомый. Будто ее кто спросил: не знаешь, мол, подмастерья Гонтье? Но кому он здесь нужен. Лишь пустые мысли и страхи.
Тяжелая ладонь легла ему на плечо. Пьер обернулся. Человек с перстнем стоял прямо за ним, и лица его, конечно, Пьер никогда не знал и в жизни не видел.
– Сударь, – он был спокоен, наверняка обознались. – Чего вам угодно?
Сударь был из семьи Мариньи, из большой семьи, такие просто так не ходят по местным грязным тавернам. Пьер этого, конечно, не знал. Если бы знал – то бежал без оглядки, да так, что только бы пятки сверкали. Но он отлично знал, как больно, когда железный кулак ударяет в живот. Пьер Гонтье был слабак, но идиотом он не был. Когда второй удар сбил его с ног, он перестал вырываться и больше не пытался вставать. Только молился, чтобы у человека-с-кольцом не оказалось ножа. И что тому действительно от него что-то нужно.
***
Мешок на голове был, на удивление, не самый вонючий и даже не грязный. Прежде толстуха хранила в нем яблоки, не дне лежала еще пара пожухлых листочков. Его запихнули в повозку, не церемонясь бросили на пол, на плечо поставили ногу – мол, не дергайся и не кричи, а сапог был тяжелый. В общем, Пьер и не спорил. Жизнь оказалась дороже. Его не прирежут просто так развлечения ради или за пару монет. Он нужен кому-то, а язык у него подвешен неплохо. Зачем человеку-с-кольцом нужен нищий безродный пьянчуга, Пьер не догадывался.
Повозка кружила по городу, и он окончательно запутался в поворотах. Один налево, четыре направо, в какой-то момент Гонтье почудилось, что он снова чувствует запах дыма и гари, слышит где-то вдали храмовый колокол. Его возили так час, может, два. Из пленителей никто не промолвил ни слова. Пьер прислушивался так истово, будто за тишиной и цокотом лошадиных копыт он сможет разобрать хоть что-то, что даст ему ответ на загадку. Дыхания было лишь два – его и человека-с-кольцом, возница не в счет. Те двое за ним не пошли, значит, если изловчиться, он может бежать, вылезти через окно кареты, скрыться в переулках и улочках, он бегает быстро, его не найдут. Тяжелый сапог надавил чуть сильнее. Вряд ли человек-с-кольцом умел читать мысли. Только вот не время сейчас ему рисковать.