Орлиное Перо глубоко вспорол мышцы на моей спине. Он сделал два надреза настолько глубоко, что шрамы от них остались и по сей день. Шаман продел в них сыромятный ремень, туго стянул его и, перебросив конец ремня через ветвь дуба, вздернул меня над землей так, что ноги мои едва касались травы. Укрепив ремень, он стал бить в бубен, обтянутый кожей, содранной с живота вождя индейцев-липанов. Медленный монотонный рокот бубна шамана и обжигающий шепот холодного ветра усиливали жуткую боль в спине.
Казалось, ночь никогда не кончится. По небу плыли звезды, порывы ветра сменялись затишьем. И тут звук барабана стал меняться — в нем слышался стук копыт неподкованных коней. Крик совы превратился в предсмертный вопль древних воинов. Перед моим затуманенным от муки взором заплясали языки костра, вокруг которого пели и скакали черные фигуры. Сам я оказался не висящим на ветке дуба, а привязанным к столбу пыток. Я пел свою Песню смерти, а языки пламени все приближались к моим ногам. Во мне ожили и перемешались все мои былые воплощения, прошлое и настоящее слились в водоворот событий, образов. Я потерял чувство времени и пространства.
Последнее, что я видел, прежде чем потерять сознание, был бронзовый, в боевой раскраске воин-команч. Копыта его коня высекали искры.
На заре, когда я висел, лишившись чувств, Орлиное Перо привязал к моим ногам древние черепа бизонов. Под их тяжестью кожа и жилы порвались, и я упал на траву. Новая боль привела меня в сознание, и я понял, что испытал великое прозрение. Я снова был собой, но теперь знал о своих прошлых жизнях и, вспоминая прежние битвы и скитания, мог побороть тягу к насилию.
Из череды моих воплощений обнаружилось, что жизнь команча не всегда разделялась сотней лет.
Последний раз в роли воина я появился на Юго-Западе, звали меня Эзатемой и меня убили в битве при Адоб Уоллс в 1874 году. Между Эзатемой и Джоной Гарфилдом был слабый ребенок, родившийся в 1878 году, когда команчи убежали из резервации. Его оставили умирать где-то на западных равнинах. Нет смысла перечислять все тела, в которых я перебывал, ибо моя память скрывает воспоминания столь древние, что белый человек не в силах и представить. Еще живя в горах севернее Йеллоустоуна, мы уже были древним племенем, хотя еще не имели даже коней и использовали вьючных собак. Белые историки считают, что это начало нашего развития, хотя я могу поведать о тех временах, когда на земле царил доисторический ужас.
Но я хочу рассказать о Сдирателе Скальпов, Каменном Сердце, так как это мое воплощение, видимо, ближе всего мне, Джону Гарфилду, человеку двадцатого века. Именно смутные воспоминания о нем смущали меня в юности, его я видел во снах. Рассказывая о нем, я буду пользоваться языком современного белого человека, и с точки зрения его мироощущения, чтобы моя история была понятна вам.
Нет смысла описывать сцены дремучей жестокости: они были естественны для Каменного Сердца, но вызовут отвращение в цивилизованном человеке. И цинизм, и утонченность цивилизации несравнимо слабее цинизма и утонченности древности. Я расскажу вам о встрече Каменного Сердца с Ужасом из Неведомых времен, более древнем, чем следы неведомой, забытой культуры на полуострове Юкатан.
Это произошло примерно в 1575 году. Более века назад команчи спустились с гор Шошони и сделались племенем всадников. Сначала мы преследовали стада бизонов пешком от Большого Невольничьего озера до Мексиканского залива, вечно враждуя с кроу, киова, пауни и апачами. Появление лошадей изменило нашу жизнь, превратив в непобедимых воинов, которых запомнили от деревень черноногих на реке Бич-Хорн до испанских поселений Чихуахуа.
Считается, что лошади появились у нас в 1714 году, но это произошло к тому времени больше ста лет назад. Коронадо, искавший легендарные Города Сиболо, застал нас уже наездниками. В четыре года я, Каменное Сердце, ездил на лошади, как все дети моего племени, и сторожил табун.
Каменное Сердце, как и его соплеменники, был невысок, но крепок. Я расскажу вам о том, как получил это имя. Моего старшего брата звали Красный Нож. Среди команчей редко можно встретить братьев, которые ладят между собой. Я же всегда восхищался Красным Ножом.
То было время переселений. Мы не дошли тогда еще до каньона Пало Дуро, который впоследствии стал нашей вотчиной. Наши пастбища на севере все еще были за рекой Платт, но мы постепенно устремлялись к югу, вытесняя апачей. Спустя сто двадцать пять лет мы окончательно разбили их на реке Уичито, в кровавой битве, которая продолжалась целых семь дней. Те из апачей, кто уцелел, скрылись в горах Нью-Мексико. Но во времена Каменного Сердца прерии юга считались владением апачей, а мы чаще воевали с сиу.
Сиу и убили Красного Ножа. Им удалось внезапно напасть на нас на берегу реки Платт, недалеко от высокого холма, покрытого чахлой растительностью. Мы бросились к холму, дабы с его вершины подать дымовой сигнал, который увидели бы в стойбище. Врагов было около трех тысяч. Судя по всему, это было спланированное вторжение на нашу территорию.
Мне удалось добраться до холма, но конь Красного Ножа споткнулся, и мой брат был схвачен.
Я укрылся от стрел за гребнем холма и был уже готов запалить костер, но враги крикнули мне, что если я не подам сигнал, они не тронут меня, а Красный Нож умрет быстро и без мучений.
Красный Нож закричал:
— Поджигай! Подай сигнал нашему племени! Смерть сиу!
Я высек огонь, и дым устремился к небу. Сиу в то время жестоко пытали моего брата, который только смеялся над ними и пел Песню смерти.
Сиу поняли, что им не удастся внезапно напасть на наше стойбище. Они ускакали прежде, чем на горизонте появилось облако пыли, поднятой копытами коней моих соплеменников.
За жизнь племени я заплатил жизнью брата и получил новое имя. Меня назвали Каменным Сердцем. Месть стала целью моей жизни. Я убивал сиу снова и снова. Я стал Сдирателем Скальпов, Мстителем, Скачущим с Грозой.
Последнее имя я получил за то, что когда небо над прерией раздирали молнии и могучие удары грома заставляли дрожать даже самых бесстрашных воинов, я скакал, потрясая копьем и распевая свою военную песню. Ни люди, ни боги не интересовали меня. Мое сердце стало тверже камня, когда с холма я смотрел на то, как умирает мой брат. И только один раз страх вновь овладел мной. Об этом я и хочу рассказать.